Но все-таки пришлось возвращаться в Нью-Йорк. Нашлась причина.

– Порядок! – рассудила причина, закрывая портфель. – Металл я отдельно сложил, отдай им сразу, чтобы не копались. Уолти! Не спи, там уже очередь меньше.

– Да, – спохватился старший. – Сейчас… Джонни, из Парижа я сразу же отправлю телеграмму, постараюсь писать почаще, но мало ли?

Не договорил, укусил себя за язык. Про «мало ли» говорить не стоило. Для младшего полет через океан – обычный курьерский рейс. Ну, пусть не совсем, но все равно – посылку сдал, посылку принял. Ему и самому объяснили сходно. Ничего особенного – если, конечно, не учитывать горные ботинки и книжку про скалолазов.

– Сэр! Я все равно буду волноваться, сэр! – вздохнул Перри-младший. – И ты бы на моем месте волновался. А как иначе? Только ничего с нами не сделается, ни с тобой, ни со мной. Мы же Перри, из Теннесси!

Теннесси лопоухий Джонни впервые повидал прошлым летом, когда дядя, поддавшись на уговоры, свозил младшего на родину предков – графство Фентресс, маленький поселок Пэлл Мэлл, что на Волчьей реке у самой границы с Кентукки. Его собственные родители не были столь сентиментальны.

С семьей сводного брата Уолтер почти не общался. Тот, много его старше, ушел из дому задолго до того, как овдовевший отец женился вторично. Они не ладили – нью-йоркский полицейский и рано повзрослевший отпрыск. Своего племянника Перри впервые увидел два года назад в детском доме-приюте, куда тот угодил, оставшись сиротой при живых родителях. Мать, танцовщица из мюзик-холла, ушла из семьи, а отец отправился обживать камеру Синг-Синга[5], причем всерьез и очень надолго.

Сержант Уолтер Перри был в новенькой парадно-выходной форме. На лопоухого Джонни напялили серую приютскую одежку – не по росту и без пуговиц.

– А зачем я тебе нужен? – поинтересовался Перри-самый младший. – Денег у меня нет, у нас все забрали, даже мои игрушки.

Уолтер Квентин Перри рассудил, что дядя Сэм, пожалуй, обойдется и без него.

– Ваш паспорт! – буркнул хмурый чиновник за стойкой. «Сэр» добавить забыл. Молодой человек в серой шляпе и светлом плаще был не первым и не десятым. Обойдется, невелика птица.

Широкий белый подоконник, два горшочка с геранью. Шарль слева, Мухоловка – справа. Фразы летят упругими шариками, словно молодые люди заняты игрой в настольный теннис. Трупы рядом, но ни он, ни она не глядят на убитых, ибо тому, кто сопричислен ко всему живому, есть надежда, мертвым же более нет доли в мире.

Сквозь черное окно за всем внимательно следит Мать-Тьма, не менее любопытная, чем ее подруга – Смерть.

Фразы-шарики, налево-направо. Сперва без особой спешки, еще не игра – разогрев. Вброс! Кидает Шарль:

– Наш первый труп, помнишь?

Девушка лениво отбивает ракеткой:

– «Наш» – преувеличение. Ты его даже не видел, ни живым, ни мертвым.

Шарль поддается, пропуская подачу:

– Только кровь – ту, что протекла сквозь щели. Я еще тогда подумал, мол, ничего себе работенку сыскал. Месяц, как юридический закончил, денег на практику нет. Мамины родственники предложили устроить референтом у нового замминистра – временно, пока приличную службу не найду. В тот, первый раз, я даже испугаться не успел – волновался, что лестницу кровью закапаем.

Мать-Тьма еле заметно кивает, соглашаясь. Она тоже помнит.

Молодой человек делает вид, что медлит… Удар!

– Он может исчезнуть. Швед. Люди иногда исчезают. Поехал, допустим, в парк куда-нибудь за городом…

Ее ракетка начеку:

– Или заблудился в нашем Историческом музее. Нет! Шведы будут искать его целый век. Сейчас там у власти социалисты, мы для них ничем не лучше наци. Из Эрца сделают монстра, из нас – людоедов… Шарль! За что был арестован Густав Пахта?