– Любишь сладкое?

– Люблю.

– Не по-мужски.

– Я не настаиваю на своей мужской природе, как перец на водке, – и засмеялся, будто кто-то поскользнулся на банановой кожуре, – а, ты же любишь соль… Селедку, наверное, винегрет, бульоны всякие… Огурцы. Все, что полезно. Морковку с чесноком…

– Слушай, ты дашь мне соль? А то мы с папой останемся без обеда.

Он неохотно встал, отряхнулся, как от воды, и ушел на кухню, стукнул шкафом, как кулаком; я не удержался, заглянул в пакеты: два палмоливовских геля для душа, бледно-желтые, как луна на исходе, банановые яблоки, черный хлеб, булочки с корицей, всякие крупы, пакеты молока, йогурты… Он кашлянул у меня над ухом – я покраснел, взял соль на белом стеклянном блюдечке и ушел; дверь за мной тяжело захлопнулась, как ворота замка за неугодным вассалом…

Потом мы ели солянку, хлеб с отрубями, кофе из жестянки; куча вещей под ногами – как камни; мама вытащила только тарелки, вилки, кружки, чайник и казанок и подключила холодильник; «мам, – сказал я, – у нас потрясные соседи снизу»; она мыла посуду; тяжелая светлая коса вокруг головы – словно старорусская дворянка; потом вытерла руки пушистым полотенцем, взяла сигарету, тонкую, как соломинка, и только тогда переспросила наконец: «что?»

– У нас очень странные соседи снизу – парень и девушка… очень красивые, с собакой-колли…

– Гражданский брак?

– Нет, брат и сестра; а что, это важно? – удивился я; ну что за уроды эти взрослые: говоришь им о цвете глаз твоего нового друга – странном, как отблеск заката на стекле, – вдруг он вампир? а они тебе: кто его родители, как он учится, куда думает поступать; а потом сам становишься таким – определенным, определяющим, как геометрия…

– Одни, без родителей?

– Да вроде, – в одном городе у меня были знакомые без родителей – два брата, Марк Аврелий и Юэн; их мама умерла от рака, отец не выдержал без нее – застрелился, но они никогда не говорили об этом; я учился с Марком Аврелием в одном классе, он был старше брата на шесть лет – учил его пить, курить, читать древних философов; в их квартире тусовался весь город. – Но они не маленькие…

Тут раздался звонок, как по сценарию, и пришла соседка – тоже знакомиться; с тортом собственного приготовления; «ваш сын?» «да, старший, Люк, второй, Ган, уехал учиться в суворовское» «боже, что вы говорите, это так необычно, а у меня две дочери-близняшки»; поставили чайник, уселись у окна, как куры на насест; «над вами живут Албарны, очень хорошая семья; он, правда, выпивает частенько, но работа такая – своя автомастерская; руки золотые, всю мебель в доме сам сделал, мать – библиотекарь в тюрьме, представляете; очень красивая женщина; у них тоже двое сыновей… А под вами…»

– Люк сказал, какие-то брат и сестра без родителей, – они обе вдруг глянули на меня; я ел торт и тупо покраснел, словно своровал мелочь. – Он попросил у них соли к обеду, я еще не все тюки распаковала…

– Каролина так рано была дома? – удивилась соседка, а я почувствовал запах: любопытства, пыли, лимона…

– Мне открыл парень, – ответил еле слышно, наблюдая, как данное мне откровение от Бога на моих глазах превращается в сплетню-макраме.

– Как странно; кажется, вы первый человек, кто увидел его впервые за пять лет. Калиновские живут здесь уже лет пять, эмигранты из Польши, и все эти пять лет он не выходит из дома… – мама резко повернулась, пепел с сигареты просыпался ей на фартук; и я понял, что ей неинтересно.

– Просто роман какой-то.

– Не роман, а паразит, – резко ответствовала соседка, словно речь шла о позиции нашей страны в новой войне. – Его сестра – гений, молодой ученый, физик-ядерщик; ее пригласили сразу после защиты диссертации в наш космический городок – наш отец сегодня в пять утра уехал туда на служебной машине, работать; чудесная девушка: всегда место в автобусе пенсионерам уступает, поговорит при встрече; а брат живет за ее счет который год, даже в магазин не сходит. Школу давно окончил и болтается без дела…