— Чего застрял там? — отозвался Бринсент из-за прилавка. — Нам не заплатят, пока двери закрыты!

— Позже откроемся, надо подсчитать, сколько у нас осталось запасов.

— Считай не считай, а нового без выручки не купишь. Тебя там напугал кто?

Настырный парень уже стоял рядом и разглядывал улицу, сделав «козырек» ладонью.

— Женщину боишься? — участливо спросил он, выпрямившись до того, как его заметили снаружи. — Ай, хорошо о себе думаешь, с порога точно не бросится.

— Я не работаю с женщинами, — процедил Ирвин.

— Зато я без предрассудков, и деньги нам нужны. Давай, прячься под прилавок, сам все сделаю.

***

Аптекарь вперился в меня взглядом, затем сдался и ушел в подсобку, заниматься зельями, мне же протянул чистый белоснежный фартук и ключ от входной двери.

— Почти все снадобья подписаны, обычно ко мне приходят с рецептом от врача, где обозначено название сбора или микстуры и его номер. Просто находишь такое же на этикетке и продаешь, цены тоже подписаны.

— Так мало, я думал, здесь только за пустой флакон, потом уже добавляешь за содержимое. — Я покопалась в ближайших ящиках, присматриваясь к ним и надписям.

Уже готовые лекарства хранились в ящиках под прилавком и в массивном темном шкафу, за которым пряталась подсобка. Там Ирвин смешивал редкие сборы или подготавливал ингредиенты, чтобы не уходить далеко. Из самого зала можно было попасть в коридор дома, но эту дверь аптекарь запирал на ключ.

В выходившей на улицу витрине стояли пустые разноцветные склянки или уже просроченные снадобья и мази. Ирвин объяснил, что для большинства прямой солнечный свет губителен, а муляжи нужны для красоты и привлечения внимания. Сестра с мужем тоже так делали, поэтому я добавила немного всяких стоявших без дела вещиц, чтобы выглядело солиднее и загадочнее.

— Если эта, — с явной злостью выплюнул Ирвин, — придет без рецепта — гони. Попросит что-то от женских хворей — гони…

— Буду с ней построже, понял! — заверила я и сжала кулак. — Женщина — создание порока, не поддадимся ее колдовским чарам.

Ирвин пробормотал что-то под нос, затем спрятался за шкафом и загремел там склянками, пока я открывала дверь и впускала посетителей. Вообще-то надеялась послушать, почему он так нас не любит, но аптекарь был не из болтливых.

Первым ко мне подошел помятый мужчина в форме, которую обычно носили мелкие чиновники, и попросил средство от похмелья. Судя по лопнувшим сосудам в глазах и мелко трясущимся пальцам — в пабы он ходит куда чаще, чем в аптеку.

Ящик с нужными пузырьками стоял прямо под рукой, с подписанной ценной в восемь монет. Правда, видно это было только мне, и ничего не помешало вынуть снадобье и улыбнуться:

— Двенадцать монет.

Ирвин аж закашлялся, но не выглянул и не стал спорить, а вот мужчина оказался не таким покладистым.

— Дороговато! На той неделе было восемь, а если три берешь, то и по семь!

— Ай, еще времена до последней магической войны вспомни! Мы и так в убыток работаем: цены на сырье задрали, на содержание дома тоже, про налоги вообще молчу. Соберем вечером выручку и плачем: на что еды купить? Чайный сервиз последний продали, чтобы прокормиться. Все в убыток, все в убыток, но покупатели нам как братья родные, потому отрываю от сердца за двенадцать. Или бери три по десятке, если так привык, но это последняя цена!

Он поворчал и протянул мне три банкноты взамен пузырьков. Ай, слабак! Я собиралась торговаться до двадцати восьми монет, а он так просто сдался и заплатил, никакого уважения к продавцу, в моем родном Гимзоре его бы не поняли. Зато банкноты шуршали так приятно, что я быстро смирилась с местными нравами.