4 июня 1919 года я ждал Кобу на Казанском вокзале… На полу спали грязные беспризорные дети. Какие-то гнусные типы слонялись между лавками, шепотом предлагали «товар». За кусок хлеба можно было получить на вокзале маленькую девочку. Мешочники, не стесняясь, торговались с милицией. Заплатив милиционеру, тут же на вокзале продавали хлеб, хотя за это полагался расстрел. Огромный портрет Карла Маркса украшал здание, в котором копошилось все это вонючее, преступное людское месиво.

В это время появилась процессия. Впереди важно шагал немолодой грузин Коба в зеленом френче, за ним – молоденький, узкоплечий высокий юноша. Замыкала шествие она. Несмотря на жару, Надя была в персидской шали, накинутой на плечи, – видно, ей сказали, что шаль ей к лицу. Это была пара юных Аллилуевых, определенных Кобой в его наркомат по делам национальностей. Они составляли тогда весь его штат. Надя именовалась машинисткой и секретарем Наркома, а Федя Аллилуев начальствовал над несуществующим Общим отделом.

За троицей гуськом шел солидный отряд – красногвардейцы и латышские стрелки. На глаз сотни три, не меньше.

Троица прошествовала через железнодорожные пути и вошла в небесно-голубой вагон, возглавлявший состав из трех вагонов. Мы с Серго последовали за ними. Красногвардейцы разместились в двух следующих вагонах.

…Вагон Кобы был роскошен: много бронзы, обит небесно-голубым шелком, что делало его похожим на бордель. Как объяснил Коба, вагон реквизировали у звезды цыганского романса певицы Вяльцевой.

Вот в этом небесно-голубом вагоне и состоялось последнее совещание трех полководцев. Серго, я и Коба – полководцы Революции, руководившие прежде только кучкой боевиков.

После совещания я пересел в бронепоезд Серго – в нашу главную боевую единицу…

Уже подъезжая к Царицыну, мы в бронепоезде получили веселенькую телеграмму. Оказалось, в самом Царицыне шел сейчас бой.

Местные власти по приказу Ильича решили вывезти в Петроград золотой запас, хранившийся в банке. И тогда отряд анархиста Петренко, дотоле сражавшийся вместе с нами, сбежал из города на телегах с пулеметами. Выехав за город, они залегли у железнодорожного полотна. Как только показался состав с золотом, пустили навстречу порожние вагоны. Состав с грохотом сошел с рельсов, один вагон опрокинулся. Петренковцы ворвались в эшелон. Убитые, раненые, кровь – все, как положено… И дальше – тоже, как положено: не просто забрали золото, а устроили обязательный митинг с пламенными речами рядом с трупами и горящими вагонами. Митинг постановил: деньги – народные, принадлежат народу, а совсем не правительству большевиков.

Так они сами рассказали потом на следствии. Но тогда…

Мы вынуждены были оторваться от поезда Кобы. На всех парах наш бронепоезд помчался к Царицыну. Поспели вовремя…

Петренковцы, окончив митинг, занимались увлекательным делом. Они стаскивали сапоги с убитых, достреливали оставшихся в живых и делили золотые монеты. Когда увидели приближающийся бронепоезд, бежать было поздно: наши красногвардейцы уже спрыгивали на ходу на насыпь. Стрелять не пришлось, банда подняла руки. И, как тогда было тоже положено, всех, кроме главарей, отпустили. Ведь это были вчерашние солдаты – народ, сделавший Революцию. Просто пока несознательный народ. Но главарей расстреляли. Самого Петренко с ними не оказалось.

Пока мы возвращали украденное золото, пришла новая телеграмма. Остатки банды во главе с Петренко и знаменитой атаманшей Марусей ворвались в город… Эта Маруся, дочь царского генерала, была воспитанницей того самого Смольного института, где родилась наша власть. Но теперь вместо томных подруг ее окружала пьяная голытьба. В белой черкеске, лохматой папахе, кокаинистка, безумная в похоти и жестокости, Маруся стала легендой…