– А как вы себя чувствуете, матушка? Ваша лошадь по-прежнему артачится? – спросил Кантор, через силу улыбаясь потрескавшимися губами.

Кантор был сильный, хорошо развитый юноша, но его розовые щеки даже сейчас, когда их покрывала пыль, были по-детски нежными. И, глядя на это свежее безбородое лицо, Анжелика словно видела перед собой того маленького, пухлощекого пажа, который когда-то пел перед королевой в Версале. И ей безумно захотелось притянуть его к себе, погладить по кудрявой голове и ласково улыбнуться своему воскресшему, чудом оставшемуся в живых сыну, который стоял сейчас рядом с ней.

Но она не решилась это сделать, юноша был сдержан в своих чувствах, и после стольких лет разлуки она не знала, что было у него на сердце. Она терпеливо ждала того дня, когда они доберутся до места, над головой у них будет крыша, и они заживут наконец все вместе – она, ее муж и ее дети, – и она заново научится понимать их.

А пока ей казалось, что путешествие еще больше отдалило их от нее. У каждого были свои трудности, и каждый старался сам преодолевать их, чтобы не быть в тягость другим. Она ответила Кантору, что у нее все идет как нельзя лучше. Волли, похоже, начинает смиряться и теперь уже слушается ее.

– Вам, конечно, пришлось с ней нелегко. Мы с Флоримоном сразу поняли, какая это капризная лошадь, и очень волновались, удастся ли вам с ней справиться. Мы все время боялись, что она сбросит вас в бурлящий поток или что вы не сумеете удержать ее на крутом склоне.

– Ну и как, дети мои, удалось мне с ней справиться? Как вы считаете?

– Да, конечно, – ответил Кантор, стараясь придать своему голосу оттенок снисходительности, но за ней явно скрывалось удивление. – Вы прекрасная наездница…

– Вот ты меня и подбодрил, спасибо тебе. Теперь мне легче будет ехать дальше. А то сегодня утром я совсем раскисла. Стоит такая жара…

– Хотите попить? – радушно предложил он. – Вода еще прохладная, я набрал ее у водопада.

– Нет, спасибо, а вот Онорине, пожалуй, дай немножко.

– Не стоит ее будить, – поспешно ответил Кантор и тут же опустил протянутую флягу. Он закрыл ее и снова пристегнул к поясу. – Ну, я пойду. За этой рощицей, наверно, опять начнется крутой каменистый спуск, надо будет помочь Эльвире, одна она там пропадет.

Широко шагая, он пошел вперед. Анжелика тоже выехала на тропинку. Провожая глазами сына, она думала о том, как он красив, как мил и как предупредителен к ней… Но с некоторых пор она поняла, что он не любит Онорину.

Она вздохнула и грустно опустила голову. Хватит ли у нее когда-нибудь мужества заговорить об Онорине со своими сыновьями? И что она им скажет? Вполне естественно, если ее взрослые дети захотят побольше узнать о своей сводной сестре, которую мать привезла им из Старого Света. Они, конечно, не могут не задумываться над тем, кто отец этой девочки. Как восприняли они эту ошеломляющую новость? Как отнеслись к поведению отца, который простил ее и принял ребенка? Онорина была как бы воплощением всего, о чем хотелось забыть: жестокого прошлого, разлуки… «Может быть, лучше было оставить ее в Голдсборо? Девочке там неплохо бы жилось. Нет, я не могла это сделать! Она умерла бы вдали от меня, моя бедная, ни в чем не повинная крошка, – подумала Анжелика, бросив через плечо взгляд на круглую головенку, доверчиво прижавшуюся к ней. – И разве я смогла бы забыть ее и жить в свое удовольствие, убрав девочку подальше с глаз? Бедняжка моя, насилие и ужас породили тебя… Нет, я не могла тебя бросить!»

Почему сегодня Онорина захотела быть с матерью? Может быть, это предвещает что-то недоброе? Когда девочку что-нибудь беспокоило, она всегда требовательно звала к себе мать. До этого дня она чувствовала себя превосходно, была, как всегда, веселой и общительной. От какой же нежданной беды она ищет защиты у матери? Может быть, им грозит особенно трудный переход? Или буря? Или торнадо? Или встреча с ирокезами?