Честно сказать, Анри не понял и половины из того, что она сказала. Кроме музыки и пения, и хозяйства.

- Хозяйство – это хорошо, вам потом заниматься делами этого замка. Музыка – тоже. Жан-Филипп, взглянешь потом, что там с музыкой, хорошо?

- А с какого перепугу он? – нахмурилась ужасная девица.

- Анжелика, он из нас троих лучший музыкант, - улыбнулся Орельен. – Мы все немного умеем, но Жан-Филипп учился у настоящего менестреля, тот жил у него в замке целую зиму, представляешь?

Нет, девица не представляла.

- Продолжим. Вы умеете ездить верхом?

- Нет, а что, надо?

- Моя племянница плохо держалась в седле, - сообщила Антуанетта.

Так и было, да. И это хорошо.

- Но если научите, я попробую. Ни разу в жизни не видела живого коня! Только один раз в цирке, в детстве.

- А на чём вы ездите-то? – удивился Орельен.

- На машинах и автобусах. Я умею на велике и на мотике, ну, на велосипеде и на мотоцикле.

- И самое главное, - перебил Анри очередную порцию их любопытства. – Этикет и манеры. Сейчас вы производите впечатление человека, которого не учили ничему хорошему и который совсем не знает, как ведут себя воспитанные люди. Это необходимо изменить в самый короткий срок.

- Очевидно, воспитанные люди, все, как один, занимаются тем, что трупы в соседние миры выбрасывают, - заметила девица.

Очень ядовито заметила.

- Я не наблюдаю в вас никакой благодарности за то, что мы, фактически, спасли вам жизнь, - заметил Анри. – Благодарность – это тоже одна из добродетелей воспитанного человека.

- А я ещё не поняла, хорошо это или плохо, и нужно мне вообще или нет, ясно вам? – сверкнула она глазами. – Срать в ведро, воду таскать, отопления нет и ночью дубак, а туда же – воспитанные люди. Воспитанные люди не пялятся, когда другие срут, ясно вам? Так что пока я того, воздержусь от благодарности.

- Дело ваше, но извольте говорить, как приличный человек, а не как уличная девка. Иначе нам не поверит никто.

- Скажете, что после болезни я кукухой поехала.

- Да как бы не решили, что в неё бес вселился, - заметил, прищурившись, Жан-Филипп. – С такими-то речами.

Смотрит в корень, как всегда.

- Жан-Филипп прав, госпожа Анжелика. Сомнения в вашем поведении могут привлечь к вам неуместное внимание служителей церкви. Поэтому давайте договариваться. Я принимаю вас, как свою невесту Анжелику де Безье. Я даю вам время на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью и научиться вести себя, как подобает девице из благородной семьи.

- Даёте время – это сколько? – зелёные глаза смотрели очень жёстко, и прямо на него.

- Свадьба была назначена через две недели. И первая из них подходит к концу.

- Мало, - выпалила она.

- Месяц, считая от сегодняшнего дня.

- Мало! Три. Хотя бы три.

Она что, торгуется?

- Месяц, госпожа Анжелика!

- Сам потом будешь локти кусать, когда окажется, что я не знаю чего-то важного, а ты со мной опозоришься, - и добавила издевательски: - Монсеньор.

- Через два месяца свадьба сестры его величества, принцессы Маргариты. Я должен быть там с женой!

- А будешь с невестой, что мешает?

- Свадьба должна упрочить моё положение, ваше, к слову, тоже.

- А ты, я смотрю, готов жениться хоть завтра, да? – усмехнулась она как-то очень уж нехорошо. – Вот представь – завтра. Я, такая, говорю тебе «да» при всём честном народе. Кстати, свадебное платье-то есть? Я оказываюсь идти замуж без свадебного платья, и фаты на три метра, и белого коня.

- Анжелика…моя племянница собиралась выходить замуж в том же платье, в котором была в день помолвки. После смерти отца она была в трауре.