– И как, по-вашему, мы должны это есть? – пронзительным голосом крикнула госпожа Маниго. – Вы принимаете нас за свиней, которые жрут из одной лохани? У нас нет даже тарелок!..

И, вспомнив о своей прекрасной фаянсовой посуде, разбившейся в песчаных дюнах, она разразилась истерическими рыданиями.

– А-а, пустяки, – сказала госпожа Каррер, женщина очень покладистая, – как-нибудь управимся!

Но и сама она смогла предложить лишь одну-единственную чашку, чудом сунутую в последнюю минуту в ее жалкий узелок. Анжелика на средиземноморском жаргоне, жалкие крохи которого всплыли в ее памяти, с грехом пополам объяснила матросам суть дела. Они в задумчивости поскребли затылок. Вопрос о мисках и ложках грозил перерасти в щекотливую проблему взаимоотношений пассажиров с командой. Матросы ушли, пообещав все уладить.

Сгрудившись вокруг чана, пассажиры долго обсуждали его содержимое:

– Это рагу с овощами.

– Во всяком случае, свежая пища.

– Выходит, нам будут давать не только галеты и солонину, как обычно в море.

– Видно, порядком награбили на берегу… Я слышал, как в трюме под нами хрюкали свиньи и блеяли козы.

– Нет, они их купили у нас и заплатили звонкой монетой. Мы сладили с ними добрую сделку.

– Кто еще там голос подает? – спросил Маниго, когда это замечание, сказанное на шарантском диалекте, дошло до его сознания.

Обернувшись, он в свете фонарей увидел незнакомцев: двух тощих крестьян и их жен, за юбки которых цеплялось с полдюжины оборванных отпрысков.

– А вы откуда тут взялись?

– Мы из деревни Сен-Морис, крестьяне-гугеноты.

– Вас-то как сюда занесло?

– Ну как же! Когда все побежали на берег, мы тоже побежали. А потом подумали: если все садятся на корабль, мы тоже сядем. Вы думаете, нам очень хотелось попасть в лапы королевских драгун? Ведь они могли выместить зло на нас. Особенно если бы узнали, что мы вступили в сделку с пиратами. Да и по правде говоря, что у нас там осталось? Почти ничего, ведь мы продали им своих последних коз и свиней… А раз так…

– Нас и без того много, – зло сказал Маниго. – Еще кормить бесполезные рты!

– Хочу заметить вам, сударь, – вмешалась Анжелика, – что вас это не должно заботить и, мало того, ведь именно благодаря этим крестьянам у вас сегодня такой ужин, поскольку он наверняка приготовлен из мяса их свиней.

– Но когда мы прибудем на Американские острова…

В разговор вмешался пастор Бокер:

– Крестьяне, умеющие обрабатывать землю и ухаживать за скотом, никогда не будут в тягость колонии эмигрантов. Братья мои, будьте же благожелательны друг к другу!

Спор прекратился, эмигранты приняли этих бедолаг в свой круг.

Для каждого из эмигрантов этот первый вечер на корабле, увозившем их к новой жизни, был чем-то почти нереальным. Еще вчера они спокойно легли спать в своих домах, богатых у одних, бедных у других. Страх перед грядущей судьбой немного утих, потому что мысль о предстоящем отъезде успокоила их. Решившись на отъезд, они приготовились пожертвовать всем, лишь бы плавание прошло безопасно и с удобствами. Но… гонка через ланды, и вот они качаются в ночном океане, вырванные из привычной жизни, почти безымянные, словно души прóклятых на плоту Харона. Именно это сравнение приходило на ум мужчинам, в большинстве своем людям образованным, и поэтому они с таким скорбным видом смотрели на ужин, который от бортовой качки тихо плескался в чане.

А женщин одолевали иные, более земные заботы, им было не до воспоминаний о поэме Данте. За неимением кружек они по очереди поили детей молоком из единственной чашки госпожи Каррер. Дело это было непростое, потому что с приближением ночи качка усилилась. Обливаясь молоком, дети смеялись, а матери ворчали. Ведь у них не было почти никакой одежды, чтобы переодеть детей, а постирать – ну где же это можно сделать на корабле? Каждая минута приносила новые трудности. Сердца хозяек кровью обливались при мысли о запасах воды и мыла в их покинутых кухнях, о больших и маленьких щетках – разве можно стирать без щетки? – а булочница вдруг повеселела, вспомнив, что она-то щетку захватила, и победным взглядом окинула своих подавленных спутниц.