– Кораблекрушение! Какой ужас! Расскажите же мне о нем, бедняжка!
Анжелика возобновила знакомство с бароном де Сен-Кастином, и тот представил ей свою невесту Матильду, юную индейскую принцессу, в которую был влюблен. Девушка с тяжелыми черными косами, обрамлявшими золотистый овал ее лица, была прекрасна и изящна.
– Есть ли какие-нибудь известия от нашего английского морехода Джека Мервина? – спросила Анжелика барона.
– От отца Вернона? Он снова отправился в путь. Думаю, он попытался пробиться на Кеннебек к отцу д’Оржевалю, чтобы отчитаться о своей миссии.
– А что нового в войне с индейцами?
– Мои племена ведут себя спокойно, но доходящие до нас вести их будоражат, так что я с трудом сдерживаю их. Абенаки с западного берега Кеннебека продолжают собирать урожай скальпов и пленных. Говорят, будто они спустили на воду свой флот, чтобы осадить острова в заливе Каско и вытравить англичан из их последнего убежища. Если острова падут, Новая Англия вряд ли оправится от подобного удара.
– Хорошенькое дело! – вскричал услышавший эти слова Вильдавре, который лакомился неподалеку блюдом из крабов.
– Дело станет не таким хорошим, если корсар Фипс возьмет в плен вашего интенданта Новой Франции, – возразил Сен-Кастин, – и если в отместку все эти английские суда, что нынче ловят рыбу в заливе, придут, чтобы взять в блокаду мой форт Пентагоет.
– Ничего не бойтесь, любезнейший. Господин де Пейрак займется англичанами, – заверил губернатор Акадии, не переставая жевать. – Вы уже отведали краба, барон? Восхитительное блюдо. И тончайшее послевкусие. Интересно, что бы это могло быть? Бьюсь об заклад, мускатный орех. Что скажете? – восхищаясь, словно узнал тайну чрезвычайной важности, он ткнул пальцем в сторону Анжелики.
Она признала, что маркиз прав. «Не бывает вкусного краба без мускатного ореха», – гласит старая ла-рошельская гастрономическая поговорка. Недаром же после отхода «Бесстрашного» в Голдсборо по неизвестным причинам остался торговец пряностями и его слуга-караиб.
Тут внимание присутствующих привлекли два события, произошедшие одновременно. В одно и то же мгновение половина голов повернулась к опушке леса, откуда, неся индейское каноэ на голове, появился монах в коричневой рясе; а вторая половина – к рейду, куда входила тяжелая шлюпка водоизмещением тонн тридцать.
– Брат Марк, капуцин из Сент-Обена на реке Святого Креста, – закричал Вильдавре, указывая на монаха, – а там, – он ткнул пальцем в сторону моря, – Гран Фонтен.
Гран Фонтена прозвали Дрыном. Из-за полученной по наследству прекрасной и почти бескрайней дубовой рощи, где он проводил большую часть своей жизни. Этот здоровяк кое-как перебивался, изредка подторговывая пушниной, а главное, был заядлым охотником и рыболовом, что ничуть не улучшало его положения.
Бесцеремонно растолкав и отпихнув находившихся в шлюпке людей, он ступил на сушу и, узнав Пейрака, издалека закричал:
– Пороги и устья реки Святого Джона покорены. И сделали это французы, да к тому же в кружевах, квебекские красавчики. Но с тылу на это дурачье напали преследовавшие их англичане. И теперь англичане заперли вход, так что я не могу вернуться домой. Поэтому прошу вашей помощи.
Он двинулся вперед, за ним, выбравшись из шлюпки, потянулась вся разномастная компания. Несколько крепко сбитых жителей Акадии, группка женщин и детей, явно английского или голландского происхождения, индейцы – малеситы или микмаки – в расшитых островерхих шапках. В толпе отчетливо выделялся шотландец Кромли в коротком клетчатом килте, недавно отправленный графом в иностранные поселения Французского залива с предупреждением о грозящей им опасности.