В отличие от французов, периодически патрулировавших внутренние районы Сахары силами мехаристов[6] на ездовых верблюдах, испанцы, чьи владения простирались на протяжении 1200 километров от Рио-де-Оро, удовлетворились ограниченным пребыванием в трех прибрежных фортах, расположенных в Кап-Джуби – 480 километров к юго-западу от Агадира, Сиснерос – 610 километров далее в том же направлении и Ла-Гуерра – еще 340 километров. Первая французская застава была расположена у Порт-Этьенна, в 40 километрах к югу от Ла-Гуерры на северной границе Французской Мавритании. Отсюда оставалось около 620 километров до Сен-Луи-дю-Сенегаль, где располагался губернатор Мавритании. Так как маленький гарнизон Порт-Этьенна в составе семидесяти сенегальских стрелков был не подготовлен к войне в пустыне и поскольку испанцы не высовывались из фортов, предполагалось, что на расстоянии в 1200 километров пилоты Латекоэра летели по не ведавшей законов дикой местности, уповая на милосердие разъезжавших на верблюдах кочевников. Частенько от жары радиаторы закипали или масло прорывалось из уплотнений прежде, чем пилоты успевали подняться на своих «бреге» на 6 тысяч футов или выше, где могли надеяться (и не всегда успешно) найти холодные потоки воздуха. Таким образом, поломки бывали здесь даже более частыми, чем над территорией Испании – в среднем раз в шесть кольцевых полетов между Джуби и Дакаром.

Для мавров медленно летящие «бреге» были более чем легкой добычей. Этот же биплан использовался в войне против воинов Абд-эль-Крима и в Южном Марокко во время наступления Лиоте с целью расширить французские владения до реки Дра. Дикая местность под ногами, так как она официально принадлежала Испании, была за пределами контроля французских мехаристов и, таким образом, стала убежищем для враждебных племен и африканцев-дезертиров из французских колониальных сил. Старые мавританцы могли еще припомнить дни до 1908 года, когда территория к югу от Атласа была под диктатом вселявшего ужас Синего Султана Керду. И вторжение войск генерала Манжана в Марракеш в 1911 году было все еще свежо в памяти. Старики лелеяли слабую надежду, что час настанет, и желанная месть свершится, и бледнолицые «руми» уйдут из песков. Для этих мародеров пустыни, которые жили тем, что воевали и грабили, почтовый самолет был столь же странным и непостижимым объектом, как и санитарная машина. Убежденные в том, что закрепленные под нижними крыльями мешки для почты – бомбы, мавры открывали пальбу из всех видов оружия каждый раз, завидев «бреге».

На Сент-Экзюпери, ожидавшего этой встречи долгие недели, увиденное должно было произвести сильное впечатление, когда белые от мела стены Агадира выступили, подобно игровым костям на сукне, из окружавших их апельсиновых рощ и садов. Даже воздух был иным, наполненный ароматом цветения и влажным дыханием моря. Как только они пролетели мимо красных утесов, похожих на двух сердитых канюков, перепуганные домашние животные, мирно пасшиеся внизу, разбежались вдоль холмов. Под ними беспокойный океан мерно бил свою белую пену о камни. Спрятанная вблизи за колючие палисадники из шиповника и ежевики, последняя берберская деревушка уцепилась, подобно морским стрелкам, за скалы над бухтой. Слева от полуразрушенных пиков Высокого Атласа возвышались окутанные туманом, выстроившиеся в огромные цепи, тающие в сиреневом мареве вдали жизнерадостные заросли Су. Внезапно люди, животные и деревья исчезли из виду, поглощенные безмерным пространством. Глубокая яма из зеленых кактусов среди белых камней и пучков дыма у палаток кочевников возвестила о подходе к Ифни. Небольшой гарнизонный город проплыл под крылом, сменившись вскоре выжженными ущельями Нуна. Затем пошли дюны, слегка продвигающиеся вперед непрерывными волнами. Холмистые цепи песка, сжатые в подковы горячим молотом самума, дующего со стороны пустыни Сахара, словно из дверцы печи… Хотя начался февраль, дорожные шлемы и темные очки были необходимы, чтобы противостоять жаре и яркому свету.