Читаешь подобное и поражаешься: литературовед цитирует вымышленные слова реального человека и, основываясь на этом, дает характеристику этому человеку. При этом он опирается исключительно на фантазии Пушкина. А тот якобы от имени Сальери пишет так:

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!..

Но реальный Антонио Сальери никогда ничего подобного не говорил!!!

Тем не менее, Д. Н. Овсянико-Куликовский употребляет в отношении Сальери такое определение как «душевное мошенничество». И оно якобы «наглядно сказалось в тех софизмах, которыми он усиливается оправдать перед самим собою свое злое чувство, свою зависть и ужасный умысел убийства». Сальери якобы хочет уверить себя, будто он «избран» самой Судьбой, чтобы «остановить» Моцарта. По мнению литературоведа, «преступление» Сальери «превращается, таким образом, в род самоотверженного подвига».

Основание?

Опять же фантазии Пушкина, а тот пишет так:

Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Нет;
Оно падет опять, как он исчезнет:
Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нем? Как некий херувим,
Он несколько занес нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше…

По мнению Д. Н. Овсянико-Куликовского, Сальери был уверен, что совершает «подвиг» не только для спасения себя и других «жрецов и служителей музыки», но и «для спасения самой музыки, для того, чтобы обеспечить дальнейшее преуспеяние этого высокого искусства, которому он фанатически служит: дело в том, что Моцарт – именно своею гениальностью – только портит это искусство, мешает ему развиваться и идти дальше правильною, размеренною поступью прогресса».

Ну а дальше – рассуждения про яд («осьмнадцать лет ношу его с собою»), про «ослепление мысли злым чувством», про «извращения ума скверною страстью», про «геркулесовы столбы внутреннего душевного плутовства»…

Слепо следуя за пушкинским вымыслом, Д. Н. Овсянико-Куликовский пишет:

«Фанатизм Сальери принадлежит к одному из худших его видов, к профессиональному: человек порабощен не отвлеченной идеей, не идеалом, например, религиозным, моральным, политическим, а своей профессией, избранным занятием и мыслью о своих успехах на этом поприще».

А дальше – рассуждения про «психоз», про «болезненное самолюбие», про «злобное отношение к сотоварищам по профессии, а потом и вообще к людям»…

Впрочем, Д. Н. Овсянико-Куликовский иногда все же оговаривается и признает, что это все «изобразил» Пушкин, который дал читателям в лице Сальери «одну из смягченных и облагороженных форм профессионального фанатизма».

Литературовед пишет:

«Сальери не производит отталкивающего впечатления: он не жалок, не смешон, не противен; он скорее вызывает в нас чувство сострадания, смешанное с уважением; нельзя презирать его: он – мученик, он – несчастный человек, он – жертва своей горькой участи, и психология его зависти и история его преступления – настоящая и глубокая драма».

На наш взгляд, настоящая и глубокая драма тут заключается в другом – в том, что литературный вымысел Пушкина смешался с реальной действительностью и незаметно совершенно вытеснил ее.

Почему же так произошло?

Во-первых, потому что А. С. Пушкин – гений. Он «наше все», и его слова и поступки не принято подвергать сомнению. Так уж сложилось, что его произведение «Моцарт и Сальери» читали миллионы людей, и практически все они уверены, что так оно все и было на самом деле. Никто толком не слышал музыки Сальери, никто ничего не знает о Сальери-человеке, но всем очевидно, что это был тот самый нехороший человек, который из зависти отравил еще одно «наше все» – великого Моцарта.