Да, Ариадна Петровна. Ах, простите – Ираида. Запутался в лабиринте. Да, конечно. Буду обязательно. Извините, что не открыл: спал. В следующий раз открою. Конечно, конечно, ведь нужно же починить трубу. Да, я понимаю. Так уж случилось. Простите великодушно, виноват, виноват… Доброй старушке, правда, надлежит принять все это телепатически: боль в боку такая, что встать и снять трубку я не могу. Господи, да не отбил же мне почку этот проклятый мент?!

Снова кряхтя, морщась, я дотащился до туалета и так же с болью (к счастью, не с кровью) справил нужду. Потом вернулся к телефону. Он уже смолк. Ничего, мы это исправим. Вот, кстати, тот лист, на котором мне записали номер, прежде чем выпнуть из милиции. Мой план, правда, совсем уже не казался мне столь надежным, как ночью, тем не менее я набрал этот номер и вслушался в наушник. Всего два гудка. Потом тихое и грозное:

– Алло?

Так, словно он как раз и поджидал меня. Ладно.

– Я хотел бы слышать следователя Сорокина.

– Я у телефона.

– Говорит имярек, свидетель по делу об осквернении могилы, имевшему место на ***ском кладбище позапрошлой ночью.

– А, Степан Васильич, – в голосе Сорокина вдруг явилась необычайная мягкость. – Как же, как же. Мы уже заезжали к вам. Сегодня утром. Но дверь никто не открыл.

Ага, значит, это был не монтер. Весьма удачно. Но какой милый тон! Прямо нежный упрек старого приятеля.

– Верно. Я слышал звон. Но не мог встать, – сказал я.

– Не могли встать? Почему?

– Накануне вечером у меня болели почки. После побоев (это я произнес четко). Так вот, чтобы уснуть, я был вынужден выпить снотворное. А поскольку обычно снотворных я не пью, оно подействовало сильно. Сквозь сон я слышал, что в дверь звонят. Но не сумел подняться и открыть.

– Так-так. А сейчас вы находитесь дома?

– Мне было дано предписание не покидать город. И я не намерен его покидать. А, кроме как в своей квартире, мне находиться негде.

– Таким образом, вы можете явиться к нам для дачи новых показаний?

«И получения новых пинков», – добавил я мысленно. Но вслух сказал:

– Да, могу. Когда нужно это сделать? Сейчас? Завтра?

Сорокин помялся.

– Мы вас известим, – сообщил он затем. – Конечно, если вы будете дома.

– Мне нужно выйти в магазин за продуктами, но он рядом. Других дел у меня нет.

– Вот и отлично. Вы что-то хотели спросить меня?

– Да, хотел.

– Что именно?

– Могу ли я видеть Инну?

Я очень старался, чтобы мой голос не дрогнул, но он дрогнул все равно. Что ж, так тому и быть. В конце концов, это не запрещается.

– Инну? А зачем вы хотите ее видеть?

Тут у меня все было продумано наперед.

– Поскольку она моя невеста, – сказал я.

Сорокин вновь замялся.

– В деле этого нет, – сообщил он потом.

– Да, и не может быть: прежде я этого не говорил.

– Очень интересно, – сказал он на сей раз бесцветным тоном, явно показывая, что ничего интересного в моем признании нет. – Теперь, однако же, вы это говорите. Почему?

Тут уж замялся я – для виду.

– Я делал ей предложение, – сказал я наконец.

– Она отказала?

– Она не сказала «нет». Просила подождать с ответом.

– Так-так, – он, верно, покивал у себя над трубкой. – Должен вас огорчить, Степан Васильич. Свидания с ней до конца следствия ограничены.

– Это касается всех?

– За вычетом ее родителей. Но вас-то касается прямо. Даже можно сказать – в первую очередь. Не забывайте: вы ведь у нас свидетель.

Скажите пожалуйста! А я и не знал.

– Я не забываю. Но это значит чтó: что она – обвиняемая?

– Подозреваемая, скажем так. – Голос опять стал вкрадчивым. – До суда вы можете видеться с ней разве что на дознании. И это если вас пригласят.