– Когда вы узнали, что у Санни…

Она закончила за меня:

– Когда я узнала, что у Санни синдром Дауна?

– Да. Надеюсь, вы не обиделись, что я спросил об этом?

– Совсем нет. Я люблю, когда меня спрашивают об этом. Не нужно бояться этого. – Она посмотрела на Санни. – Я не знала до тех пор, пока она не родилась.

Моим первым побуждением было сказать что-то типа «должно быть, вы были в отчаянии». Но почему она должна была быть в отчаянии? Потому что ее дочь не похожа на других детей? Я дал Кэрис продолжить, потому что не хотел сказать что-то не то.

– Конечно, это был шок. И сначала я расстроилась, словно это было какой-то потерей, но это только потому, что я в то время очень мало знала о синдроме Дауна. Мои познания основывались на реакции других людей, которые говорили что-то вроде «мне очень жаль». Можете себе представить? Но они были так неправы, пусть даже делали это из лучших побуждений. «Мне жаль» говорят, когда кто-то умирает, а не когда рождается. Надеюсь, что в будущем никто мне не скажет «очень жаль». Потому что он получит от меня хорошую выволочку.

«Вот видите? Мой инстинкт, подсказавший, что лучше промолчать, меня не подвел».

– И сколько прошло времени, прежде чем вы осознали, что этого не стоит бояться?

– Я связалась в Интернете с родителями других детей с синдромом Дауна, и это оказался целый новый мир. Когда видишь, что их дети счастливы, здоровы, общительны, понимаешь, что все не так, как ты боялась из-за страха и отсутствия информации.

– Ну, я сегодня точно узнал много нового для себя. Я никогда прежде не встречал детей с синдромом Дауна. Но сейчас я вижу, что она здоровый и счастливый ребенок.

Мы разговаривали шепотом, а Санни продолжала крепко спать.

– Не поймите меня неправильно, – сказала Кэрис. – Ее ждут вызовы, с которыми не сталкиваются обычные дети. Но в основном наша повседневная жизнь протекает так же, как если бы у нее не было синдрома Дауна. – Она посмотрела куда-то вдаль. – Когда меня спрашивают, что с ней или что я чувствую по этому поводу, я отвечаю, что ей повезло получить лишнюю хромосому, и на этом заканчиваю разговор.

Мне это очень понравилось. Я кивнул:

– Все зависит от точки зрения.

– Верно. И я не считаю ее неполноценной. Возможно, особенной. Но ни в коем случае не неполноценной. – Кэрис принялась крутить в руках ниточку, которую сняла с дивана. – Меня предупредили, что она начнет говорить очень поздно. Но с ней с рождения занимаются специалисты. Они приходят к нам пару раз в неделю. Ей, возможно, придется изучить язык жестов перед тем, как она начнет разговаривать. Но я найму лучших докторов. И сама постараюсь научиться всему, чему смогу. Я уже вижу, что она пытается общаться со мной. И пусть даже она не сможет произносить слова так чисто и быстро, как другие дети, мы справимся.

Я восхищался Кэрис и до этого, но сейчас стал уважать ее и восхищаться ею еще больше. Эта девушка была потрясающей. Вот бы всем проблемным детям повезло иметь такого родителя!

Но то, что она сказала дальше, ранило меня прямо в сердце.

– Единственное, что меня задевает, так это реакция окружающих. Знаете, люди иногда видят ребенка и наклоняются к нему, чтобы получше его рассмотреть? Ну, и с нами такое случается. И иногда я вижу, как с их лиц сходит улыбка и вместо нее появляется сочувствие, когда они видят, что она отличается от других детей. И мне становится больно из-за того, что ее считают несчастной, способной вызывать лишь сочувствие. – Ее глаза увлажнились, и она поспешно вытерла их. – Меня это бесит, Дикон. Простите. Я нечасто говорю об этом.