«Галлюцинации»: заключила художница, удерживая себя от нанесения в уголке полотна авторской подписи с названием изображения.

На часах наметились десять часов вечера. Одиноко стало невыносимо. Скрасить часы ничегонеделанья ни с кем не удалось бы. Она могла позвонить родителям, чтобы услышать тоже, что и обычно. Её семья жила в своем измерении. В том, из которого она не без угрызений совести вырвалась. Она оставила их в ситуации, в которой радость и веселье или даже просто безделье, становились запретными. Но, продолжать угнетать себя означало перечеркнуть жизнь, которую кто-то невидимый и может даже существующий или напротив, нет, дал персонально ей. К жизни она все ещё относилась как к дару. В свои тридцать два года она не разочаровалась в уникальном путешествии по реальности, начинавшей казаться какой-то наигранной, будто неестественной. И эти мысли страшили. Она не имела права сходить с ума.

Теперь приходилось бежать от мыслей. Собственных и страшных. Точнее странных. Раньше она не пыталась рассмотреть жизнь через философскую призму.

Устроившись с ноутбуком на печальном матраце, лишенном тандема с кроватными ламелями, она стала ждать, когда сон сморит её упрямое сознание.

Стук в дверь, отчаянно наглый, заставил её покинуть область сновидений раньше привычного времени. Восемь часов утра. Такого раннего пробуждения она себе не позволяла. Прислушавшись к шуму возле двери студии, она убедилась, что посетитель не намерен отступать от цели.

– Там кто-то есть? – обладатель мужского голоса тарабанил ещё сильнее.

«Нелогичный кретин. Если у тебя сомнения в присутствии человека за закрытой дверью, чего тарабанить?»

Ада продолжала лежать, прикидывая, что лучше сделать: ничего или послать навязчивого незнакомца.

– Ада, открой дверь. Ты же здесь живешь.

Такой поворот заставил подойти к двери.

– Кто?

– Открой дверь. Это же не культурно, – мужчина, стоявший по ту сторону, явно не был склонен к гордости, а потому не ушел бы, не получив хоть какой-то ответ.

– Шумное создание, ты хоть представься.

– Я друг твоей сестры, – в его голосе сквозила убежденность, что он имеет некое преимущество в сложившейся ситуации.

– И чего пришел? – меньше всего Аде хотелось слышать хоть слово о человеке, ставшем причиной её скитаний.

– Я же сказал, что я от твоей сестры.

– Пускай сама приходит. Хотя нет, ей здесь нечего делать, – вспомнив последнюю встречу с сестрой, Ада почувствовала, что на очередную беседу у неё просто не хватит сил.

– Ей нужны деньги, – мужчина был уверен в правомерности своих требований и не собирался отступать.

– Передай ей, пускай не лезет со своими проблемами, – такой поворот разговора она и ожидала, но не имела готовности продолжать оправдываться за то, в чем не была виновной.

– Это не по-человечески, – взывающий к совести продолжал проявлять настойчивость.

– Содержи её.

– Я не могу, – в голосе незнакомца не промелькнуло ни намека на стыд за демонстрируемое поведение.

– Я тем более.

Ада прикрыла уши ладонями. Внутри неё заворочалось возмущение. Дыхание стало прерывистым, предваряя удушающий спазм, возникавший в моменты сильного волнения. Решив не дожидаться начала оного, она принялась искать успокоительное. Редко приходилось прибегать к его помощи с тех пор, как она съехала с родительской квартиры.

Подойдя к окну, Ада долго смотрела в небо. Серое и безграничное оно не пугало и не грозило упасть на неё, как раньше, когда она жила вместе с близкими людьми. С семьей. С каким же облегчением она вышла из дома пять лет назад с рюкзаком и больше никогда не возвращалась обратно.