«А чтобы этого не происходило, давай будем встречаться как можно чаще», – решил воспользоваться ситуацией фон Готт.
«Не обольщайся, не обольщайся!»
«Тогда хотя бы еще раз, скажем, завтра?» – с надеждой взмолился фон Готт. Вот когда она по-настоящему воспылала – эта его «баварская страсть»!
«Никогда больше! – гордо вскинула подбородок эта юная аристократка. – А если и встретимся, то только через много лет. Так что вспоминай и страдай!»
«Но какой в этом смысл?!»
«В страдании. Я сказала: “Вспоминай и страдай”! С какой бы женщиной ты теперь ни предавался своей обезьяньей страсти, все равно вспоминать будешь только меня, и желать будешь только меня, и страдать будешь только по мне, графине Норманнии фон Криффер. Которая всегда видела себя женщиной у домашнего очага, а не подругой у костра бродяги, но которую вы, жалкий барон, так и оставшийся на всю жизнь Дровосеком, этой житейской привилегии лишили. И никогда впредь не вздумайте утверждать, что мир все еще у ваших ног!»
5.
Август 1943 года. Германия. Остров Узедом в Балтийском море. Ракетный центр «Пенемюнде».
Пожалуй, это был один из самых теплых вечеров, которые Герману Шернеру посчастливилось прожить на романтическом прибрежном острове. Южный, пропахший луговыми травами ветер прорывался откуда-то из глубин Померании, устало теребил кленовую листву на аллеях старинного графского парка и незлыми смерчами уходил в сторону теперь уже сиротливо опустевших причалов насквозь засекреченной рыбацкой деревушки Пенемюнде.
Когда он утихал, со стороны Поморской бухты на секретный поселок Общества кайзера Вильгельма[17] накатывались будоражащие воображение запахи морских водорослей, уже полуразвалившихся, но все еще пропахших рыбацким потом, баркасов да запутавшейся в неводах детства романтики далеких странствий.
Всего лишь неделю назад унтерштурмфюрер СС Герман Шернер получил звание доктора философии. И ничего, что он, технарь до мозга костей, терпеть не мог философию и философов, а строго засекреченная тема его диссертации касалась «аэродинамических и энергетических основ летательных аппаратов особого назначения», которые, скрываясь под кодовым названием «Проект “Haunebu”», могли означать только одно – летающие диски.
Даже такие киты ракетостроения, как Вальтер Ридель, Вернер Браун и Вальтер Гиль (тоже, кстати, пенемюнденские «доктора философии»), допущенные до ознакомления – только в секретном архиве Испытательной команды Норд[18] и только в присутствии ни черта не смыслившего в этой тематике особого уполномоченного СД, – и те листали его объемистый труд с мистической дрожью в руках. Предчувствуя, что соприкасаются с чем-то таинственным и почти потусторонним.
И если сейчас, стоя на веранде изысканного в своей древесной простоте шведского коттеджа, молодой офицер СС и столь же молодой доктор философии предавался каким-то философским изысканиям, то касались они исключительно его собственного восхождения на вершину германской науки, на эту «Фудзияму славы и духа».
Выпускник берлинского Университета Фридриха-Вильгельма (того же, что и научно-технический руководитель[19] Пенемюнденского Центра тридцатитрехлетний барон Вальтер фон Браун), он уже со второго курса углубленно увлекался аэродинамикой. А затем благодаря своему отцу, начальнику Секретного отдела Берлинской высшей технической школы, познакомился с сутью работ специалиста по ракетным двигателям профессора Гельмута Вальтера и специалиста по расчетам ракетных траекторий доктора Эрнста Штулингера; с изысканиями алхимика из группы ракетного топлива концерна «ИГ Фарбениндустри» доктора Фрица Гаевского и некоторыми техническими проектами инженера Эберхарда Рееса, которого совершенно недавно Браун назначил директором Пенемюнденского ракетного завода.