Если меня похитят… Наверное, враги нашей империи будут показывать меня по всему миру. И глашатаи будут объявлять во всеуслышание: «Смотрите все! Смотрите, какая уродливая у императора дочь! Смотрите все!» А я буду сидеть в клетке, и на меня будут смотреть как на невиданного зверька.

Конечно, папа не допустит такого позора. Он выкупит меня или пошлёт войска. И тогда немало наших подданных потеряют из-за меня жизнь. И меня будут проклинать в народе. Пусть. Мне всё равно.

Тьма полностью охватила всё моё существо. В эти минуты я ненавидела всех, даже маму с прабабулей.

Зачем? Зачем мама попала в этот мир? Жила бы в своём, и ничего этого не было бы. У меня был бы какой-то другой, обычный папа, и я бы родилась нормальной.

Злые чёрные несправедливые мысли хлестали меня как кнутом. Хлестали тогда, когда я, скрывшись из вида, углубилась в наш огромный дворцовый парк, словно для прогулки. И когда я побежала по парку, плавно переходящему в лес, со всех ног. Хлестали и тогда, когда я добежала до нашей высокой ограды и полезла через неё, ломая ногти и стирая в кровь руки и колени о шершавую стену.

Мною двигало какое-то отчаянное исступление, я была не я, а комок горечи, злости и ненависти ко всему на свете. И прежде всего к себе самой. К своему безобразному жалкому телу, которое не может даже преодолеть преграду. Да наш Эдька ещё во времена моего счастливого детства сколько раз перелезал через сию ограду, туда и обратно, развлекая нас с Алёнкой.

Я сосредоточилась, вспоминая движения брата. Как он подтягивался на руках, как цеплялся ногами за едва заметные выступы… Я вдруг поняла, что именно в этом месте Эдька и любил изображать обезьянку, как называла его Алёнка. Вот и выбоинка, на которую он опирался перед последним рывком. А вот другая, за которую даже можно ухватиться руками…

Вершина ограды остра, и мои ладони в крови. Мне очень больно, но эта боль не заглушает другую, ту, что терзает моё сердце и душу. Я вдруг вспоминаю как кто-то, кажется, Любомир, говорил, что ежели через сию ограду попробовал бы перелезть любой, в ком не течёт императорская кровь, он упал бы замертво в тот же миг.

На мгновение мне становится страшно. А вдруг я… не дочь своего папы? И сейчас моя безобразная туша позорно свалится бесформенным комком? И всё закончится само собой? Где-то на краю сознания я понимаю, что я чудовище, раз могла так подумать. Но мне даже не стыдно. Мне всё равно. Я перешла какую-то ужасную грань, за которой есть только мрак, ненависть и злоба.

Наконец я действительно падаю бесформенным окровавленным комком. Но только по другую сторону ограды. У меня получилось. Я поднимаюсь и, шатаясь, неуклюже ухожу от своей семьи всё дальше и дальше…

16. глава 16 ОНА

Аннета.

Я иду долго. Лес всё тянется и тянется. Золотое солнышко играет в изумрудной листве деревьев. Громко поют птицы, перелетая с ветки на ветку и разглядывая диковинное существо, забредшее в их лес. Зачем они поют? Чему радуются?

Я выхожу на небольшую полянку, усыпанную земляникой. Останавливаюсь, безразлично смотрю на спелые ягоды. Я всегда очень любила землянику. Но сейчас я смотрю на неё, не видя. Наверное, моё отсутствие уже обнаружено. Надо идти дальше, но я чувствую опустошение и усталость. Я постою здесь немного. Отдышусь, соберусь с силами.

На полянку вдруг выскакивает оленёнок. Совсем маленький. Он подбегает ко мне, утыкается прохладным чёрным носом в колени. Я глажу его мягкую-мягкую шёрстку. Малыш смотрит на меня так доверчиво. Я сажусь в густую невысокую траву, обнимаю его, зарывшись лицом в тёплое тельце.