– Я сварю кофе, – сказал Йон, чтобы подбодрить Ханну, но ей в этот момент стало дурно, она выскочила из дома, и ее вырвало. Только после этого она вдруг поняла, что стоит на крыльце совершенно голая. Ее обжег стыд, и она, как смогла, прикрылась длинными волосами и стыдливо прокралась в кухню, где Йон зажег две лучинки.

– Как же ты красива! – воскликнул он ей вслед, когда она опрометью проскочила в комнату, где на полу валялись ее длинная юбка и новенькая блузка. Она испытала огромное облегчение, натянув на себя одежду. В ней девушка чувствовала себя в большей безопасности.

– Во всяком случае, я была права насчет водяного! – крикнула она из комнаты[1]. – Вы ему точно родня.

– Ну, скажем, очень дальняя, – отшутился Йон и с удивлением подумал, что девочка не лишена чувства юмора и отнюдь не так застенчива, как ему показалось. Тогда он еще не знал, что сегодня видел ее голой в первый и последний раз.

Потом он учил ее варить кофе так, как ему нравилось. Надо было взять чистый котелок, наполнить свежей водой, поставить котелок на огонь и снять с огня за мгновение до закипания, а потом засыпать в воду кофе, который медленно опускался на дно.

– Господи, разве можно так расточительно расходовать этот божий дар, – сказала Ханна, но, попробовав напиток, решила, что лучше редко пить густой кофе, чем жидкий – часто.

– Куда ты?

– Боже, – простонала Ханна, – где короб с мукой? Мне же надо поставить тесто для пирога, если люди придут на кофе по случаю венчания.

Она запричитала, что слышит, как дождь стучит по пригорку, где стоит короб. Йон вышел и принес короб. Он был кожаный, и мука не промокла.

Ханна замесила тесто, добавила дрожжи, изюм, сахар, проворно взбила венчиком, накрыла полотенцем и поставила подходить. Йон с удовольствием смотрел, как ловко она работает и как уверенно чувствует себя на кухне.

– Кажется, мне несказанно повезло, – заметил он, но Ханна не вполне поняла, что он имел в виду. Она растопила плиту, чтобы была горячей утром, когда придет время печь. Тесто было готово, сахара и кофе – в избытке, но из еды был лишь черствый хлеб и кусок сыра. Оба сильно проголодались.

– У вас есть молоко? Я могу сделать молочный суп из хлеба и сыра.

Да, молоко у него было, в погребе.

После еды они уснули, мирно лежа рядом друг с другом. Йон ее больше не трогал, и Ханна подумала, что он, наверное, не очень пылкий и трогать ее будет не слишком часто.

Утром он еще спал, когда Ханна встала и развела в плите сильный огонь. Она не смогла устоять перед искушением и сервировала стол тончайшим фарфором, радуясь, как удивятся все эти проклятые завистливые старухи, чтоб они лопнули. Проснулся Йон – он был не в настроении и встал с большой неохотой. Ханне и прежде часто приходилось видеть мучающихся с похмелья мужчин, и она, не говоря ни слова, сварила кофе, как учил ее Бруман. От приготовленного теста она оторвала кусок и испекла лепешку. Поев и выпив кофе, Йон сказал:

– На неделе я был на рынке и договорился о покупке коровы.

Ханна радостно сложила руки на груди, и Йон продолжил:

– И у меня есть для тебя свадебный подарок.

Это был шелковый головной платок, зеленый с розами.

– Я решил, что он отлично подойдет к твоим волосам.

Ханна подумала, что теперь сможет идти в церковь как все, а не как девка – в куцем платочке.

В глазах Ханны блеснули злые слезы, и Йон удивленно воззрился на невесту. Надо думать, он поспешил поверить в то, что Ханна всегда плачет только от радости, но никогда от горя или злости.

С утра они принялись за уборку – вычистили коровник, сарай и погреб. Ханна заметила, что Йон быстро устал. К полудню она растопила плиту и испекла пшеничный пирог.