Нил отчаянно замолотил крыльями и набрал высоту. Ощущение было забавное: как будто бежишь изо всех сил, только не вперед, а почему-то вверх. Птиц вокруг он не понимал, их гомон по-прежнему оставался волной неразборчивого звука, но это, наверное, с опытом приходит. Так. Ладно. Лететь. Не удивляться. Удивиться и потом можно.

Он кое-как приноровился и полетел, припадая то на одно, то на другое крыло, ныряя вниз и взбираясь по воздуху вверх. Мир резко дергало, и Нил со смехом подумал: «Если б кто увидел такого стрижа в стае других, решил бы, что птица то ли глотнула кваса, то ли слегка сошла с ума».

Гомон вокруг стал громче и выше – частый пульсирующий щебет, и Нил каким-то краем сознания, о существовании которого даже не подозревал, понял, что птицы смеются. Его полет кажется им совершенно уморительным. Нил сжал клюв. Он бы тоже засмеялся вслух, но это умение лучше освоить как-нибудь потом, тут бы об землю не треснуться. И не напороться на ветку. Ой. Ой. Страшновато.

Нил постарался громко и четко подумать о том, что хочет попасть в большую деревню, где живет много людей. Надежда, что его поймут, была, в общем, почти нулевая, но иногда и такой достаточно: по сознанию прокатилось, как вспышка, ощущение того, что птицы уловили идею.

И они полетели.

Сказать, что это было приятно и весело, Нил не смог бы при всем желании. Крылья, которые он чувствовал как ноги, а не как руки, устали так, будто он мчался в гору, как заведенный, а гора все не кончалась. Снизу иногда угрожающе придвигался лес, а когда ты не привык видеть мир под таким углом, избежать встречи с верхушкой елки становится задачей почти невыполнимой. К счастью, его тут же начинала подталкивать под живот чья-нибудь голова, и путь продолжался.

А еще наверху дул ветер. Очень громко. И что-то чесалось под перьями. И небо оказалось таким пугающе-огромным. И зрение стало слишком острым, до звона в голове.

В общем, когда они начали снижаться, Нил вздохнул с таким облегчением, что чуть не рухнул раньше времени. Его окружили, заставляя постепенно снизить высоту. Куда именно они садятся, он не видел – слишком яркие цвета сбивали с толку, – так что просто расслабился, позволяя другим стрижам доставить его до места. Ощущение было такое, словно в полуобмороке идешь на негнущихся ногах, а толпа веселых, шумных ребят тащит тебя под руки и за шкирку, не давая упасть.

Шумные ребята опустили его на траву. Нил с одуряющей ясностью почувствовал ее когтями, подумал, что теперь, наверное, можно и превращаться – и когти тут же превратились в руки, а он сам – в себя. Ему хотелось понять, как это работает, но нет, видимо, не сегодня: только что он валялся как полудохлая птица, а вот уже валяется как взмокший до нитки человек с дрожащими ногами. Нил погладил землю трясущимися руками и кое-как перевалился на спину. Стрижи гомонили над ним, и Нил слабо улыбнулся им, раскрывая руку.

– Пока, ребята, – неразборчиво пробормотал он: рот с трудом вспоминал, как складывать слова. – Спасибо вам.

Стрижи разлетелись во всех направлениях – так целеустремленно, будто у каждого была работа, где его ждут, многозначительно глядя на солнечные часы и повторяя, что перерыв закончился. Нил раскинул руки и ноги. Голова кружилась так, что встать он пока что не решался.

Видимо, первый опыт – это всегда скорее познавательно, чем приятно. Наверное, если потренироваться, удовольствия от полетов будет куда больше. Тут Нил вспомнил, что магию-то отдаст и, значит, больше не потренируется. На секунду эта мысль ужасно его опечалила, но потом он снова повеселел – ничего, другие вообще ни разу не пробовали, он-то еще счастливчик.