Первую тысячу ярдов британцы двигались по открытой местности. Еще было далеко до вражеских позиций, и желто-коричневая форма сливалась с высохшей травой. Потери начались, когда добрались до леса, находившегося на середине длинного склона горы. Лиственницы были высажены на несколько сотен ярдов в ширину и примерно на столько же – в глубину. С левой стороны леска (то есть слева от наступающих войск) перпендикулярно горе шло длинное высохшее русло, которое являлось скорее проводником для пуль, чем прикрытием. Огонь здесь был таким плотным, что и в лесу, и в ложбине солдатам пришлось залечь. Офицер ирландских фузилеров рассказывал, что когда он пытался срезать ремень с упавшего рядового, то бритву, одолженную ему для этой цели раненым сержантом, тут же выбило из рук. Отказавшийся спешиться доблестный Саймонс, получив смертельное ранение – пулю в живот, упал с лошади. С поразительным мужеством генерал навлекал на себя огонь врага не только тем, что остался на лошади, но и тем, что всю операцию его сопровождал ординарец с красным флажком части. «Они взяли высоту? Они уже там?» – постоянно спрашивал Саймонс, когда его, истекающего кровью, несли в тыл. У кромки леса полковник Шерстон закрыл генералу глаза.

С этого момента в этом сражении солдат стало не меньше, чем в Инкерманском.[34] Под покровом леса самые боевые воины трех формирований шли вперед, пока у первых деревьев не оказались солдаты самых разных частей. Одинаковая одежда у солдат всех полков сделала невозможным различать их и в разгаре битвы сохранять даже подобие строя. Огонь был таким плотным, что на какое-то время наступление захлебнулось. Однако 69-я батарея, стреляя шрапнелью на 1400 ярдов, подавила ружейный огонь, и примерно в половине двенадцатого пехота вновь смогла пойти в атаку.

За лесом находилось открытое пространство для выпаса скота. Участок в несколько сотен ярдов шириной был огорожен стеной из нетесаных камней. Под прямым углом к ней в направлении леса шла другая стена. Буры простреливали открытое место, но стена впереди, казалось, была безопасна. Противник осадил холм над ней. Чтобы не попасть под перекрестный огонь, солдаты по одному бежали под стеной, прикрывающей их справа. У противоположной стены была вторая долгая остановка. Солдаты подтягивались снизу, стреляли через стену и в щели между камнями. Дублинские фузилеры, находясь в более сложном положении, не могли подниматься так же быстро, как другие, поэтому скопившиеся под стеной тяжело дышащие напряженные солдаты в большинстве своем были королевские стрелки и ирландские фузилеры. В воздухе носилось столько пуль, что казалось, будто по другую сторону укрытия выжить невозможно. Двести ярдов отделяло стену от вершины холма. Но, как бы там ни было, чтобы выиграть сражение, эту высоту нужно было взять.

Из беспорядочной цепи прижимающихся к земле людей с криком выскочил один офицер. Десяток солдат перепрыгнули стену и последовали за ним. Это был капитан Ирландского фузилерского полка Коннор. Личное обаяние офицера увлекло за ним, кроме подчиненных, и несколько королевских стрелков. Коннор и половина его маленького отряда смельчаков полегла (сам он, увы, умер той же ночью). Однако ему на смену пришли другие такие же отважные командиры. «Вперед, солдаты, вперед!» – крикнул Нуджент из королевских стрелков. Уже три пули впились в его тело, но он продолжал тащить себя вверх по усеянному камнями склону горы. Кто-то бросился за ним, потом еще кто-то, и вот уже со всех сторон побежали, припадая к земле и пронзительно крича, одетые в полевую форму фигуры, а с тыла рванулось подкрепление. Один раз их накрыла шрапнель собственной артиллерии. Это удивительно, если вспомнить, что дальность стрельбы составляла около 2000 ярдов. Именно здесь, между стеной и вершиной, встретили смерть полковник королевских стрелков Ганнинг и многие другие мужественные солдаты. Одни погибли от собственных снарядов, другие – от вражеских. Однако буров перед ними становилось все меньше, и вот волнующиеся наблюдатели с равнины увидели, как на вершине машут шлемами. Наконец победа!