Но говорить обо всем этом не было особого желания. Не хотелось вспоминать, честно говоря, как смотрели на него коллеги, особенно начальник – мистер Сингх. Когда он, Сашок, скрылся в кабинке женского туалета (а что было делать, когда мужской поставили на ремонт?), причем с портфелем и ножницами в руках, товарищи по работе все это прекрасно заметили и, можно не сомневаться, тут же принялись горячо обсуждать, дескать, не поехала ли крыша у нашего русского коллеги? А тут этот звонок, крики какие-то… Переполошились неизвестно почему… А что особенного, ну вышел из женского сортира, ну портфель разорвал, ну будильник зазвонил… С кем не бывает?

Всю дорогу домой Сашок репетировал, как он небрежно и уверенно расскажет домочадцам всю эту историю. Надо, думал он, сразу задать такой тон, чтобы неповадно было над ним смеяться. Никаких там ироний, английских тонкостей, когда вроде бы всерьез, но со скрытым в подтексте подтруниванием. Ну, например, Джон вполне мог бы сказать, причем сохраняя самую серьезную мину: «А будильник, будильник-то долго еще потом звонил?» (Кстати, всего-то две минуты шестнадцать секунд.) Вот хорошо бы без всех этих англосаксонских штучек.

Но обошлось без штучек. Или уж они были такими тонкими, что Сашок их не просек. А что непонятно, то и не обидно. Вообще Сашок сразу избрал правильную тактику: придя с работы, не стал пытаться проскользнуть незамеченным, а – как в омут с головой – шагнул прямо в гостиную, как был, с разорванным портфелем в руках. Невозмутимо вытерпел все полагающиеся возгласы: «What’s wrong?», «What’s happened?», «Have they beaten you up?», «We did warn you, there are pick-pockets at London Bridge!», «Or was it one of those ghastly sea-gulls?» То есть: «Что случилось?», «Тебя что, побили»? «Мы же тебя предупреждали: на «Ландон Бридж» орудуют карманники!», «Это что, одна из этих гадких чаек на тебя напала?».

Причем в голосах домочадцев, надо отдать им должное, звучало вполне правдоподобное участие к судьбе его, Сашка, и чуть менее натуральное равнодушие к материальной судьбе портфеля. И никакого недоверия к его рассказу внешне, по крайней мере, выказано не было. А ведь Сашок и сам-то себе почти не верил, когда рассказывал, как по дороге на работу его разыграл (теперь-то понятно, что разыграл, а поначалу вообще всякие ужасы приходили в голову) какой-то хмырь, который подсунул ему точную копию его, Сашкового, портфеля, морочил голову детской считалкой, а потом сбежал. Сашок сначала вообще не врубился, думал, у портфеля просто замок заклинило. И ему надо было срочно его открыть, чтобы разобраться…

– Извините, Джон, клянусь, просто другого выхода не было, пришлось вырвать замок с корнем. Ведь эта статья – про молдавский текстиль, сегодня же был последний день, если она не была бы сдана вовремя, это была бы просто катастрофа… мистер Сингх даже мог меня уволить, с него станется, – бормотал Сашок.

Он поначалу старался не особо смотреть на родственников, боясь, что, разглядев недоверие в их глазах, непременно собьется, покраснеет и будет выглядеть еще большим дураком. Но вот монолог закончен, и что же? Сашок осторожно поднимает глаза и видит очень серьезное лицо тестя, расстроенное лицо тещи и взволнованное, с расширенными глазами – Анны-Марии. Но противных вопросов, с подковыркой, почему-то нет. Ничего не скажешь, умеют англичане лицемерить! Наконец Джон откашливается и…

– Но статью, статью про текстиль Молдовы, ее ты успел сдать?

О, какой гениальный вопрос! И на него есть замечательный ответ.