Сергиенко отправил рапорт в штаб 25-й Чапаевской дивизии, и оттуда через неделю пришел ответ. Капитан, вызвав к себе Людмилу, сказал, что ей теперь надо ехать в поселок Дальник, к самому комдиву. Она испугалась встречи со столь высоким начальством. Но комбат успокоил: командование никаких претензий к Павличенко не имеет. Наоборот, хочет ее поощрить. К тому же она сможет лично представиться командиру 25-й дивизии генерал-майору Ивану Ефимовичу Петрову.

В своих «Записках снайпера» Людмила Михайловна вскользь упомянула об этом эпизоде. Она вообще была человеком очень скромным, даже застенчивым, и о наградах рассказывала неохотно. Но ее знакомство с генералом Петровым, который вскоре стал Главнокомандующим Приморской армии, после этого продолжилось и в Севастополе. Сохранилась фотография, датируемая весной 1942 года. На ней Павличенко сидит рядом с тогдашним командиром 25-й дивизии генерал-майором Коломийцем и Иваном Ефимовичем Петровым. Впоследствии он стал одним из известных и заслуженных полководцев Великой Отечественной войны. О нем с большим уважением отзывался корреспондент газеты «Красная Звезда» писатель Константин Симонов. Он посетил село Дальник почти одновременно с Людмилой.

«Петров приехал с передовой, – вспоминал Симонов. – Одна рука у него после ранения плохо действовала и была в перчатке. В другой руке он держал хлыстик. Он был одет в солдатскую хлопчатобумажную летнюю гимнастерку с неаккуратно пришитыми, прямо на ворот, зелеными полевыми генеральскими звездочками и в запыленную зеленую фуражку. Это был высокий рыжеватый человек с умным усталым лицом и резкими, быстрыми движениями. Он выслушал нас, постукивая хлыстиком по сапогу…

Петров был человеком во многих отношениях незаурядным. Огромный военный опыт и профессиональные знания сочетались у него с большой общей культурой, широчайшей начитанностью и преданной любовью к искусству, прежде всего – к живописи. Среди его близких друзей были превосходные и не слишком обласканные в те годы официальным признанием живописцы. Относясь с долей застенчивой иронии к собственным дилетантским занятиям живописью, Петров обладал при этом своеобразным и точным вкусом.

По характеру он был человеком решительным, а в критические минуты умел быть жестким. Однако при всей своей, если так можно выразиться, абсолютной военности он понимал, что в строгой военной субординации присутствует известная вынужденность для человеческого достоинства, и не жаловал тех, кого приводила в раж именно эта субординационная сторона военной службы…

Храбрость его была какая-то мешковатая, неторопливая, такая, какую особенно ценил в людях Лев Толстой. Дав и вообще в повадке Петрова было что-то от старого боевого кавказского офицера, каким мы его представляем себе по русской литературе XIX века…»[12]

Если военные корреспонденты ожидали от комдива рассказа о боевых делах солдат и офицеров, и он выделил для беседы с ними 20 минут, держался строго и суховато, то с младшим сержантом 54-го полка был добродушен и внимателен.

Петров сообщил Павличенко, что командование дивизии благодарит ее за службу и за успехи в уничтожении противника награждает именной винтовкой. Адъютант передал снайперу оружие. Людмила, взяв его в руки, благоговейно прикоснулась губами к вороненому стволу, как будто это была не стандартная заводская самозарядная винтовка Токарева образца 1940 года с прицелом «ПУ», а рыцарский меч, откованный в кузнице по особому велению государя. Генералу понравился поступок девушки, и он заговорил с ней: расспрашивал о службе, о семье, о родителях, о том, чем она занималась до поступления в армию.