На крыльце кто-то затопал, стряхивая снег с обуви. Это отвлекло Инну от раздумий. Бережно разгладив листки, девушка отложила амбулаторную карту в сторону от остальных и выглянула из кабинета навстречу входящему с улицы.

– Здравствуй, доча! – Юркая бабулька уже вешала на вешалку у дверей свой пуховый платок. – А я смотрю, свет в окнах горит. Дай, думаю, зайду, взгляну на новую фельдшерицу.

«Вот и первая ласточка пожаловала», – подумала Инна, приглашая старушку в кабинет.

Та вошла, одобрительно кивая и при этом засовывая в карман белого халата хозяйки ФАПа шоколадку…

И – началось! Люди потянулись один за одним. В основном старики. Большинство приходили преимущественно из любопытства, но находили на что и пожаловаться. Инна выслушивала их, задавала вопросы, измеряла давление и попутно продолжала разбирать амбулаторные карты, вытаскивая из стопки нужные. Карточки обретали хозяев, к именам добавлялись лица. На внутренней стороне каждой обложки фельдшер делала для себя пометки карандашом, типа «Игнатова – первая бабулька. Маленькая, юркая». Или «Потапова – полная, с седым пучком, печет домашнее печенье». И так обо всех людях, которые к ней приходили. Потому что запомнить всех и сразу Инна не могла, а обижать впоследствии тем, что не узнала, не хотелось.

За утро она приняла человек двадцать и ближе к обеду чувствовала себя совершенно одуревшей. А в коридоре, за дверью кабинета, сидели на скамейке еще три человека. До слуха донесся скрип входной двери. «Четвертый пожаловал», – обреченно подумала Инна. С непривычки захотелось завыть в голос, чтобы все те, кто пришел, сами разбежались в разные стороны. Но вошедший энергично прошагал мимо очереди, бросив ожидающим несколько слов, и постучал в створку.

– Да? – откликнулась фельдшер, давно уже и осмотрев свою нынешнюю пациентку, и прослушав легкие, и простучав везде и все, что только было можно.

И тут, к огромной Инниной радости, в кабинет вошел Ларичев. Сидящая возле стола старушка, которой явно не хотелось уходить, недовольно взглянула на него:

– Мы еще не закончили. Нельзя так врываться во время приема.

– Здрасте, Анфиса Марковна, – нисколько не смущаясь, кивнул ей Вадим. – Вы, простите, когда последний раз кушали? Я это к тому, что фельдшеры тоже люди, только за них пожаловаться некому, вот и сидят голодные.

– Да я что? – забормотала старушка, поднимаясь со стула. – Обед же в расписании не написан. Ну ничего, доча, я завтра с утра приду.

«Не дай бог!» – с тоской подумала Инна, глядя ей вслед.

– Придет, – словно прочитав ее мысли, заверил Вадим, – она такая. Перелистает кучу справочников, выищет себе кучу болячек и носится с ними. Анфиса Марковна и домой к нам уже два раза ломилась. Ты будь с ней построже. А сейчас – пора обедать.

– Да у меня в коридоре еще толпа. Таких же или нет, уж не знаю, – сообщила Инна, как будто Вадим сам очередь не видел.

– Никого там уже нет, я попросил народ погулять полчаса, – ответил он. – Потому что приехал за тобой. Поедем, а то ведь и правда, наверное, уже голодная-преголодная.

– Да я тебя сама накормить могу! – Инна со смехом выдвинула ящик стола, в котором теснились народные подношения: кто приходил знакомиться с шоколадкой, кто с печеньем домашней выпечки, кто с конфетами или пирожками… – Хочешь?

– Вот это да! – рассмеялся Ларичев. – Слушай, а тебя выгодно держать в компаньонах. Ладно, сгребай все это в кучу и поехали, потому что дома тебя ждет нормальный обед.

Так Инна получила полчаса передышки, покоя и тишины. А потом, когда он доставил ее назад на рабочее место, все началось по новой. К концу рабочего дня Инна была уже просто никакая. Но поток пациентов схлынул. Как и обещал Вадим.