– Кто ж тебе мешает научить своих героев любить ближнего? – хмыкнула Лиля. – Любить не потасканными словами, а как Господь заповедовал? И общаться не книжным языком, как положено, а делиться с читателем мыслями с уверенностью, что тебя обязательно поймут?

– Именно этого я и хочу! – сказал Никита взволнованно. – Надо суметь донести людям не только свои соображения, а Божественную мудрость, огонь Высшей Любви…

– Такая книга уже давно написана, – не унималась жена, – это Библия. Но поскольку создавать маленькую Библию, когда есть большая, глупо, то сжигать, по меньшей мере, любопытное произведение – это тоже не от большого ума!

Лиля встала с кресла и отправилась к себе, на второй этаж.

Но странное дело: сюда Лилька пробралась тихо и незаметно, а назад….

Деревянная лестница под её ногами стонала на все лады. Тяжёлые шаги никак не походили на привычную лёгкую поступь жены.

Никита опять уставился в камин, пошевелил кочергой уголья. Те отозвались весёлым треском, рапортуя, что не было ни стихов, ни первых поцелуев, ни бессонных ночей, ни ощущения вселенского счастья, когда можно с ума сойти от одного взгляда, от мимолётной улыбки… да и зайца тоже не было….

Что было? Что будет? Чем сердце успокоится? Романом. Или в романе. Но ведь он тоже сгорел?! Никита даже оглянулся на секретер. Кажется, всё в порядке. Деревянный толстяк всем своим видом показывал, мол, не извольте сомневаться, молодой хозяин. А, может, сжечь его всё-таки и дело с концом? Нет. Это будет самая большая глупость в жизни. Надо закончить работу, обязательно с блестящим результатом. Это будет его победа, его гордость!

– Гордыня-это самый серьёзный грех, – Никите показалось, что ветка яблони нахально скрипнула по мокрому окну. На всякий случай он оглянулся. Никого. Откуда-то из детства вынырнула картинка: тёмный вечер у камелька в деревенской избе, бабушка учит Никитку читать по житийной книге библейского Моисея. Бабушка говорит, что он великий, что народ свой из Египта вывел и сорок лет по пустыне водил.

– Сорок лет! Да ведь всю жизнь, поди, – всё ходили, ходили? – искренне удивился мальчик.

– Не говори так! Нельзя! – бабушка даже перекрестилась, глядя в Красный угол, где красовались старинные образа в серебрённых блестящих окладах.

– Моисей народ свой в землю обетованную привёл. Не всем дано, ему только.

– Да я бы за год управился! – задорно заявил мальчик. – Не такая уж там страна большая, чтобы где-то ходить сорок лет! Россия много больше Израиля, да и то не надо сорока лет, чтобы из конца в конец пешком дойти. Я бы запросто из конца в конец дошёл!

– Ой, внучек, гордыня-матушка…

Уголья, всё ещё в маленьком пламени, поджидали новую жертву. Что они хотели ещё? Новые стихи? Или роман? Никита заставил себя снова встать, подойти к секретеру. Он стал открывать ключиком свой потайной ящик, но это ему удалось лишь после нескольких попыток. Как будто сам секретер сопротивлялся изъятию рукописи! Никита протянул руку, чтобы взять роман, но вытащил… горстку пепла. Что это? Рукопись! Лилина работа?! Нет, что-то не то. У неё нет ключей от секретера и про рукопись только что не говорила бы, если б сожгла. Тогда как? Почему?

– Кто сказал, что рукописи не горят? – отчётливо прозвучал в темноте чей-то скрипучий голос.

– Что это?! Кто это?! Что за чертовщина? Господи, помилуй! – Никита даже перекрестился, совсем как его бабушка, но голос из Зазеркалья больше не раздавался.

– Косино, – прохрипел динамик в вагоне электрички. – Следующая станция – Выхино.

Когда-то она носила имя Жданова, пламенного революционера-убийцы. Названия меняются, но что нового появилось? Ничего! Та же станция с сутолокой торопящихся людей, с торгующими тётками, с грязью под ногами. Никита вспомнил 90-ые годы: смена в стране политической власти. И что? Тогда и момент отчаяния он написал: