Знаю это, потому что вижу ее насквозь. Понимаю желания Ангела лучше ее самой. Она, вроде бы, беленькая такая, чистенькая, но кончает так порочно и сладко, словно уже моя. В моей власти. Пусть Ангел этого пока не понимает, но как прежде в ее жизни уже не будет. Однажды вкусив порок, нельзя вернуться обратно и жить так, будто этого не было. Чем быстрее она смирится с новой реальностью, тем лучше!

Совершаю заплыв, чтобы охладиться. Гребу на середину реки и ложусь на спину, закрыв глаза. Сумерки в деревне опускаются быстро. Когда вокруг не горят огни города, и солнце является единственным источником света, его отсутствие ощущается особенно остро.

Неспешно выхожу из воды. Влажную кожу обдувает прохладный ветер.

Возвращаюсь к костру, чтобы забрать свои вещи. Надеюсь увидеть напоследок пылающие гневом глаза Ангелочка. Однако, когда я подхожу ближе, девчонку не нахожу.

Вася уже дрыхнет. Прямо на песке развалился. Пьяная скотина. Неужели предел мечтаний Ангела – лицезреть его пьяную рожу, рожать этому быдлу одного за другим детей, терпеть нищету до конца дней? А ведь могла бы стать высокооплачиваемой нижней. На таких как она, невинных красоток с изюминкой, в моих кругах высокий спрос. После того, как сам наслажусь ее прелестями, я могу свести ее с нужными людьми, вытащить из этой деревенской грязи, но…

– А где Вера? – спрашиваю одну из девиц, сидящих возле костра.

– Ушла, вроде, – отвечает полногрудая брюнетка. – А что?

– Давно ушла?

– Да… минут сорок назад… – девушка еле ворочает языком.

Замечаю полотенце и оставленную Ангелом сумку.

– И куда она ушла? – внутри что-то дергается от непонятной тревоги.

– Да в лес пошла, вроде, – девица неопределенно машет в сторону темных сосен. – Прогуляться, наверное… Она это… одиночество любит, вот.

– В мокром платье ушла?

– Да мне пофигу, в каком она платье ушла… Мы тут отдыхаем, не следим, кто в каких платьях ходит, – «подружка» Веры морщится и отворачивается, чтобы налить себе еще пива.

Чертыхаясь, собираю свои вещи и вещи Ангелочка тоже. Беру из машины фонарик и теплый плед. Скрипя зубами, останавливаюсь на опушке леса. Ну нахера мне это надо? Сам не знаю, но почему-то мысль о потерявшемся в лесу мокром Ангеле охренеть как тревожит меня. Мало ли что с ней может случиться? Чувствую себя косвенно виноватым в ее взбалмошном решении «прогуляться» на ночь глядя в лесу.

Однажды у меня уже был неудачный опыт. Как вспомню, так кровь в венах стынет… Черт… призрак прошлой ошибки до сих пор преследует меня. Не могу допустить, чтобы и с этой девчонкой что-то случилось!

Включаю фонарик и иду вперед. Деревья стоят плотно, но в паре метров виднеется прогалина. Наверное, она пошла сюда. Под ногами ломаются сухие иголки, периодически дорогу преграждают поваленные деревья. Плотность леса и кустарник служат мне хорошим ориентиром. Вряд ли малышка стала бы продираться через бурелом.

Чем дальше захожу в лес, тем плотнее обступают меня деревья. Молодые ели и высокие старые сосны. Дорога становится уже, и иголки задевают одежду. Холодает.

Сердце в груди бьется все быстрее. Я иду уже битый час. Сворачиваю не туда, потом опять возвращаюсь. Кажется, я упускаю ее след…

В тот момент, когда я уже всерьез думаю повернуть обратно и позвать кого-то на помощь, выхожу на небольшую поляну и в темноте посреди зелени замечаю желтое пятно на траве.

Ускоряю шаг и вскоре ровняюсь с лежащим на старом бревне Ангелом.

Она вся дрожит. Свернулась в комок. Ее кожа кажется ужасно бледной. К горлу подступает ком.

– Вера, – склоняюсь над ней и дотрагиваюсь до ледяной кожи. – Черт…