Но Беклемишеву, по всей видимости, вожжа под хвост попала, так он обиду, ангарским князем нанесённую, забывать не желал.

– Да и Рюриков ли он потомок? – спросил в никуда, даже не глядя на своего сотника, Василий.

– Нешто я ведаю? Про знак Сокола на руке евойной отпечатанный я говорил тебе, воевода. А Рюриковых потомков и сейчас при романовском троне обретается немало.

Беклемишев согласился, уточнив, что-де не в силе они сейчас. Стало быть, и боярину, царём на Ангару-реку посланному, неча рот затыкать.

– А помнишь ли ты, что давеча говорил князю, будто дружбу с ним желаешь учинить? А сам угрожать начал ему смертию да семье его грозил. Мудро ли это? – поучающим тоном заговорил сотник.

– Сызнова супротив воеводы своего пасть разеваешь, пёс? – Сим уязвлённый, Беклемишев замахнулся на Осипа кулаком.

Тот, привычно отшатнувшись, едва не влетел плечом в косяк дверного проёма. Быть сотнику битым, да в дверь тут же коротко постучали.

– Отвори дверь, Осип, – смягчившимся голосом приказал воевода.

Сотник потянул на себя дверь, и на пороге возник давешний человек князя, что сидел напротив Осипа.

– Капитан Владимир Кабаржицкий, – представился ангарец.

– Чего надобно, капитан? – хмуро осведомился Беклемишев. – Переговоры учинены на завтрашний день, так ли?

– Истинно, так, Василий Михайлович. Токмо князь наш, Вячеслав Андреевич, просит вас прибыть на смотр войска поселкового да на учебные стрельбы из мушкетов.

– Благодарствую за приглашение, да нездоровится мне что-то, – ответил воевода.

– Как жаль, но ничего! Сейчас прибудут наши лекари и вас обязательно вылечат. А переговоры мы отложим на следующую седмицу, дабы ты, воевода, поправил здоровьичко своё дорогое, – умильным тоном невозмутимо ответствовал Кабаржицкий.

Воевода, несколько опешив, буркнул, что, дескать, вовсе он и не болен и вскорости выйдет на двор и капитан проводит его до места. Тем временем Саляев и Новиков выстраивали своих людей, объясняя ещё раз очерёдность действий и манёвров для каждого отряда. В некотором отдалении перед небольшим холмом у опушки леса были выстроены с пару десятков мишеней, довольно упрощённо выполненных в масштабе, чуть превышающем человеческий рост.

Воевода, выйдя из-за ворот острога, тотчас обомлел – чуть далее по полю ровными рядами стояли по меньшей мере пятьдесят человек, из которых десятка два – местные туземцы. Присутствующий тут же князь Вячеслав приглашал его, воеводу, под навес, над которым развевалось бело-зелёное полотнище с голубым крестом и с тем же знаком Сокола в центре полотнища, что красовалось у князя на руке. Беклемишев, обильно потея на вовсю палящем солнце, тем не менее не снимал своего кафтана и подбитой мехом шапки. Сев в удобное кресло, воевода время от времени поглядывал на князя – тот был в свободной льняной рубахе с закатанными рукавами и белой шапчонке странного вида с длинным и широким козырьком.

– Вы бы сняли кафтан, жарко же, Василий Михайлович! – воскликнул князь, наливая Беклемишеву ягодный морс и кивая на енисейского сотника.

«Эка, поганец!» – ругнулся воевода; сидящий на стульчике Осип давно скинул свой кафтан и сейчас безмятежно сидел в рубахе, лениво отмахиваясь от редких жужжащих насекомых.

– Я видел, что у вас достаточно мушкетов, князь. И как они стреляют, я тоже ведаю, чай не тёмный крестьянишка какой.

– Вы видели мушкеты московские да немецкие, а ангарских мушкетов в деле вы доселе не видали. Вот и увидите. Начинайте! – выкрикнул Соколов ждущему команды Ринату.

Князь и воевода сидели так, чтобы им был виден процесс стрельбы. Первый десяток скорым шагом вышел на рубеж стрельбы и, по команде меняя положение тела, расстрелял по три патрона из каждого положения – стоя, с колена и лёжа. Всё это заняло не более пары минут. Затем второй десяток принялся споро бить по мишеням. После третьего десятка мишени заменили на новые. Два последних десятка, тунгусы, также не подвели, бодро и чётко обращаясь с оружием и одновременно выполняя команды по стрельбе. Стреляющие десятки воинов столь ловко и быстро сменяли друг друга, что казалось, на воображаемого противника накатывался огневой вал, неотвратимый и уничтожающий всё живое на своём пути. Беклемишев лишь на мгновение представил себе, что бы стало, будь супротив ангарцев стрелецкие полки, и тут же похолодел.