В то время как надменные русские аристократы осуждали императрицу, видя в ней немецкую бюргершу, проявляемая ею забота о доме позволила детям расти в атмосфере любви и тепла. Александра могла быть всепоглощающе одержима какой-то целью и бескомпромиссной в ее достижении, но она была также и чуткой матерью, верность которой идеалам семейной жизни находилась в резком противоречии с тем намеренным удалением от семьи, создаваемом женщинами многих королевских домов Европы. Когда дети были в младенческом возрасте, она ставила их колыбели у себя в спальной, и она купала, меняла им пеленки и ухаживала за ними сама. Но часто такое в чем-то сродни анахронизму отношение, характерная для него серьезность и возвышенные устремления не давали Александре поддержать в своих детях настроения, характерные для их возраста, и большинство из людей, близких к царской семье, были единодушны в том, что за исключением Татьяны все они в большей степени любили отца {6}. Когда она была девочкой-подростком, Анастасия в своих письмах к Николаю II не жалела слов, чтобы выразить свои чувства, она обращалась к нему: «Мой золотой, мой добрый, дорогой папа» и писала: «Я так соскучилась, я так хочу видеть тебя», а в конце письма приписывала: «Целую тебя 1 000 000 раз, и руки, и ноги твои» {7}. К несчастью, как вспоминал один из придворных, «в повседневной жизни царь не особенно часто видел своих детей. Его занятость и царские обязанности не позволяли ему проводить с ними столько времени, сколько ему хотелось бы» {8}.

Но вместо того, поскольку императрица часто болела, а император был занят делами, дети, как правило, находились под присмотром нескольких нянь из Англии. В течение какого-то времени императорской детской ведала Мэри-Энн Орчард – няня, на попечении которой когда-то была сама Александра, и ей же было поручено заниматься подбором русских женщин, которые служили под ее началом {9}. Ко времени рождения Анастасии главной няней была Маргарет Игер, но в 1905 году она оставила службу при дворе, и ее на этом посту заменила коллега Игер Александра Теглева. Вместе с еще несколькими русскими девушками Теглева, которую дети звали Шурой, обеспечивала ежедневный уход за детьми, была сиделкой при них, когда они болели, и баловала их со всей возможной любовью и вниманием. Позже, когда две ее старшие дочери повзрослели, Александра назначила их гувернанткой молодую женщину, которую звали Мария Тютчева, однако позже последняя выразила несогласие с императрицей по поводу посещения детской Распутиным {10}.

Четыре великие княжны, которые вели замкнутый образ жизни и были, в сущности, никому не известны, которые редко выходили в свет и общались только с узким кругом избранных придворных и аристократов, превратились в нечто несуществующее. Подданные их отца могли видеть их лица на официальных фотографиях и на сувенирных открытках, но за пределами закрытого для всех пространства в Царском Селе мало кто знал хоть что-нибудь о том, как они живут в действительности. Лишенные друзей и возможности общения, они жили в каком-то искусственном убежище, для которого было свойственно преувеличивать значение обычных конфликтов и сомнений юности в то время, когда каждая из них боролась за то, чтобы добиться одобрения и повысить свой статус как личности.

Ольга, старшая из четырех дочерей, считалась, по общему мнению, самой умной из детей Николая и Александры. Глубоко религиозная, добрая молодая женщина, Ольга была наделена некоторым упрямством, а также склонностью впадать в уныние, что время от времени приводило к столкновениям между ней и матерью. По своему характеру и по внешности Ольга больше походила на отца, которого она обожала {11}. Татьяна, вторая из дочерей, больше тяготела к матери, и младшие сестры и брат называли ее «гувернанткой». От природы стройная и элегантная, Татьяна унаследовала тонкие черты своей матери, а также не знающую сомнений уверенность в своих исключительных привилегиях. Но, несмотря на это, она по своей природе была достаточно скромна, и, несмотря на то что ей доставляло удовольствие то немногое из светской жизни, что было ей позволено, Татьяне не нравился церемониальный этикет, который соответствовал ее рангу: однажды, смутившись из-за того, что некая фрейлина обратилась к ней «Ваше Императорское высочество» {12}, она ударила ее ногой.