«Надо же, – подумал, – столько времени прошло, родила двоих детей, а по-прежнему молодо выглядит и необычайно красива. Я вот постарел, поседел, а она не стареет».

Вспомнилось, как, проснувшись рано утром, она радуется наступившему дню, бежит наперегонки с волчицей, проделывает замысловатые сальто. Сможет ли она сейчас сделать это?

Словно услышав мой беззвучный вопрос, Анастасия почти без разбега сделала двойное сальто и оказалась рядом со мной.

– Здравствуй, Владимир, – прозвучал её голос.

Ответить сразу я не смог. Чарующий аромат исходил от тела Анастасии и необычное тепло. Я осторожно дотронулся до её плеча, почему-то не решаясь обнять. И ответил как-то невпопад.

– И тебе здравствуй, Анастасия.

Она прильнула ко мне, обняла и прошептала:

– Наша маленькая дочурка умница и красавица.

Потом Анастасия шла впереди меня босиком по траве. Идёт и ногу за ногу заводит, словно манекенщица на подиуме. Она так не первый раз делала, но всякий раз смешно её походка выглядит, и настроение поднимается.

Как обычно, мы сразу пошли к озеру, чтобы искупаться с дороги. Я уже знал – предназначение этого купания не только в том, чтобы освежиться с дороги, главное – постараться смыть запахи, неприсущие таёжной поляне. Для этого после первого купания Анастасия помогла мне растереться кашицей, приготовленной из разных трав. Растирая, она шутила:

– Пищи у вас хорошей всё меньше становится, животик у тебя слегка вспучивается.

– Дисбактериоз это. Так врачи говорят. Он почти у девяноста процентов населения, – отвечал я.

– А может, всё дело в отсутствии достаточной воли животиков? – засмеялась Анастасия. – Сам говоришь – у десяти процентов всё же нет этого дисбактериоза.

Некоторое время я должен был ходить с покрытым зелёной кашицей телом и даже волосами, потом – вновь нырять в воду, плескаться. Когда вышел и тело слегка подсохло, Анастасия сняла своё платье, похожее на римскую тунику, и протянула его мне.

– Хорошо будет, если ты эту рубашку сейчас наденешь на себя.

Анастасия стояла передо мной с обнажённой грудью. Она была у неё чуть больше, чем раньше. На одном из сосков выступила капелька молока.

– Ты все ещё кормишь дочь грудью? – спросил я.

– Подкармливаю, – ответила весело Анастасия. Сжала двумя руками грудь, брызнула мне в лицо струйкой молока, захохотала, растёрла молоко по лицу.

– Когда оденешь и подпояшешься, на тебе оно рубашкой будет смотреться. Я эту рубаху на себе всё время носила с дня рождения нашей дочери. Иногда она спала, в неё закутавшись. Привыкла к её запаху, виду. Если ты сделаешь так, как я говорю, нашей дочурке легче будет к тебе привыкать.

– А ты во что теперь станешь одеваться?

– Так у меня две таких, очень похожих, я их попеременке носила. Эту, что тебе предлагаю, больше надевала. И волосы из трав сплетённым жгутиком часто повязывала. Сейчас пойду и тебе сплету такой же, ты пока можешь за дочуркой нашей понаблюдать.

– Только понаблюдать? Трогать, прикасаться к ней, значит, нельзя?

– Конечно же можно, Владимир. Но всё же лучше понаблюдать сначала. Она хоть и маленькая, но уже личность самостоятельная, и лучше, если ты понаблюдаешь сначала за ней, неназойливо. Познакомишься с её привычками, постараешься вникнуть в её мир.

– Я знаю, за сыном тоже сначала наблюдал только. Ты скажи, Анастасия, через какое время её на руки брать можно?

– Сам почувствуешь. Сердце подскажет.

Мне показалось, что Анастасии хотелось, чтобы я один понаблюдал за нашей маленькой дочуркой, постарался что-то понять, из-за этого она и придумала какие-то свои неотложные дела. Но и я был не против такого подхода. Надо действительно хоть как-то понаблюдать за манерой поведения ребёнка. Ведь я для дочери всего лишь какой-то незнакомый дядька. И этот незнакомый дядька вдруг ни с того ни с сего хватает ребёнка и давай проявлять свои телячьи нежности. Тискать, сюсюкать в угоду себе. А может, ребёнку противны всякие там сюсюканья не только незнакомых дядек, но и вообще чьи бы то ни было. Я спросил: