Анна представила, как появится на этой остановке – запыхавшаяся, растрепанная, перепуганная. Она перешла на шаг, пытаясь выровнять дыхание…

И моментально шаги за ее спиной приблизились, и на плечо легла тяжелая рука.

Анна резко обернулась и выпалила:

– Отвали, подонок!

И тут она увидела лицо своего преследователя. Точнее не лицо, а маску, дешевую маску из папье-маше, какие под Новый год продаются с лотков. Это была маска обезьяны, нагло усмехающейся, оскалив крупные белые зубы. В прорезях для глаз чернели зрачки, словно два провала в темноту.

– Отвали… – пробормотала Анна едва слышно, чувствуя, как ее ноги слабеют от страха и все тело наливается отвратительной свинцовой слабостью.

– Зря ты так, – раздался из-под маски глухой, завораживающий голос, – зря ты так со мной. Ты ведь сама этого хочешь… Все вы такие, вы понимаете только грубую силу…

И в то же мгновение сильные, твердые руки сомкнулись на горле Анны и начали медленно сжимать его. Анна попробовала крикнуть, позвать на помощь… Но в груди не было воздуха, и безжалостные руки так сильно сдавили горло, что она могла издать только бесполезный хрип, неслышный в двух шагах.

– Ты сама этого хочешь… – повторил глухой голос, а сильные руки все сжимались на горле, и ее охватила слабость.

И вдруг Анна перестала бояться.

Какой смысл бояться, если все самое худшее уже произошло? Если страх, таившийся в темноте, материализовался, превратившись в высокого сильного человека в дешевой маске?

Ноги Анны подогнулись, в глазах у нее потемнело, и она бездыханной упала на дорожку.

Убийца склонился над ней, не сводя взгляда с ее лица, с ее быстро тускнеющих глаз – казалось, он хочет навсегда запомнить их выражение, хочет впитать последний вздох умирающей женщины. Он еще сильнее сжал руки на ее шее и физически почувствовал, что жизнь покинула ее. Вот интересно, это душа, что ли, вылетела из тела?

Анна последний раз дернулась и затихла.

Убийца разжал руки, выпрямился и глубоко, облегченно вздохнул, как будто завершил важное и трудное дело. Затем снял маску, сунул ее в карман и поспешил через сквер к автобусной остановке.

Кирилл довез Тину до подъезда, высадил ее и равнодушным голосом проговорил:

– Пока-пока!

Тина поняла, что он уже мыслями далеко отсюда и что сегодняшние события отошли на задний план, а скоро и совсем забудутся. Но ее это не слишком огорчило…

Наконец Тина осталась одна.

Она приняла душ, чтобы избавиться от преследовавшего ее всю дорогу запаха запустения и увядания, запаха безлюдной, заброшенной деревни, запаха бесконечных осенних просторов, пустых полей и оголенных рощ, и еще… Еще того острого, пугающего запаха, который она почувствовала, зайдя в сарай. В тот сарай, где она нашла странный металлический предмет, семиконечную звезду.

Тина стояла под горячими струями, постепенно приходя в себя. Вскоре она успокоилась. Тревога и волнение оставили ее, она выпила горячего чаю и легла спать. Ну да, на улице был белый день, но ночью они так плохо спали на продавленном диване, да еще эти сны…

Тина с наслаждением вытянулась на большой двуспальной кровати, на свежих простынях, закрыла глаза.

И тут же провалилась в глубокий сон, темный и текучий, как ночная река.

Она плыла по этой ночной реке, медленно плыла, отдавшись на волю течения. Вода несла ее вперед, среди сломанных веток, засохших листьев и мертвых увядших цветов, несла в неизвестность, пока не вынесла на песчаную отмель.

Тина вышла из воды – и тут же оказалась в густом, темном лесу. Со всех сторон из чащи доносились приглушенные голоса зверей и птиц. Вдруг все эти голоса смолкли, словно кто-то выключил их, как радиоприемник, поворотом невидимой ручки.