Только после этого все вместе они выволокли тушу на мелководье, где смогли рассмотреть её. У крокодила было очень узкое, заострённое и выгнутое сверху рыло. На голенях – гребешки из чешуек, оканчивающихся большими зубцами. Туловище и хвост были тёмно-зелёные с большими чёрными пятнами.

«Очень страшная тварь», – подумал мистер Трелони и скривился.

Охотника звали Бонтондо. Это узнал Платон, который сказал, что сынишка этого Бонтондо прибежал в деревню и сообщил, как белые слуги чернокожего принца и сам принц отстали от них у самой Протоки.

Поэтому он, Бонтондо, бросив все дела, поспешил за сыном сюда… Тут самое крокодилье место, они отсюда нападают на путников… Потому и настил разрушен… Поднять его и огородить у жителей деревни всё руки не доходят. Но всё же хорошо закончилось? Теперь Бонтондо приглашает всех в деревню на пир – вечером будут есть крокодила…

Тут на мистера Трелони опять навалились все мерзкие запахи болота. Он вдруг понял, какая сейчас жара. Снял треуголку и вытер запаренный лоб, и ему сразу стало ужасно неприятно, гадко, противно: в сапогах его хлюпала грязь, а к коленям уже прилипали подсыхающие штаны. Он брезгливо отёр руки о полы жюстокора и посмотрел на капитана. Тот, словно ничего не чувствую, ни грязи, ни вони, ни мошкары, увлечённо беседовал с охотником с помощью Платона.

«Помыться бы», – с тоской подумал мистер Трелони и посмотрел на мальчугана. Тот поманил его за собой, а потом подёргал за одежду матросов. Мистер Трелони растерянно обернулся на капитана, и тот понимающе кивнул, разрешая.

Все сошли с тропы и направились через заросли. Поверхность земли поднималась, мангры явно заканчивались, появилась травка, и они вышли на небольшой луг. Посреди луга оказалось маленькое озерцо, берега которого поросли высоким тростником, а на поверхности воды виднелись белые цветы. На лугу, на той стороне озера, паслось стадо антилоп.

Мальчишка рассмеялся и захлопал в ладоши, и антилопы, стремглав, убежали. Мистер Трелони стоял, как зачарованный, а мальчишка, подёргав его за рукав, потянул за собой в воду. За ними двинулись и матросы, снимая на ходу одежду. На берегу, у самой воды, сквайр сел и стал стаскивать с себя мокрые сапоги, морщась и любуясь камешками под прозрачной гладью воды.

«А эта Африка, пожалуй, ничего», – подумал он, входя в озеро, и счастливо улыбнулся.

****

Марианна очнулась от того, что кто-то осторожно трогал её.

– Капитан, – прошептала она и, подчиняясь волне нежности, побежавшей по животу при мысли об этом мужчине, перевернулась на спину, готовая ощутить тяжесть его тела и принять его в себя.

И увидела геккона! Вот он опять тянет к ней свой липкий язык, покрытый маленькими присосочками. Только этого не хватало! Марианна всхлипнула от растерянности, вспомнила, что она сейчас ещё муха, и в следующую секунду стала собой, только неодетой. Она от поспешности забыла об одежде – быть съеденной ящерицей совсем не хотелось.

Геккон раздулся и, широко раскрыв пасть, зашипел на неё, вдруг возникшую перед ним вместо мухи. Ящерица была небольшая, но с мощными челюстями и острыми зубами, как и полагается гекконам. Марианна откатилась по песку и подсунула геккону вместо себя половинку апельсина. Тот охотно стал сдуваться: апельсин пах так сладко, что Марианна сама бы сейчас не отказалась полакомиться его ароматной мякотью. Когда геккон занялся апельсином, она огляделась.

Как и предполагалось, кругом была безлюдная пустыня, а солнце слепило глаза и обжигало кожу. Марианна подумала, что зонт от солнца ей бы сейчас не помешал… Да, вот такой, с овальным голубым куполом. Она покосилась на материализовавшийся зонт и представила махровое пляжное полотенце… Да, вот тут, и обязательно в тени зонта. Потом она села на полотенце, принялась есть половинку апельсина и думать.