Крапивин в рубашке, разорванной в клочья, продолжал держать оборону.
Два грузчика в синих рабочих халатах повисли на руках Крапивина, третий грузчик дважды ударил Крапивина кулаком в лицо. Милицейский патруль из трех человек окружил дерущихся. Милиционеры одновременно, как по команде «фас», бросились вперед.
Человеческие тела сплелись в единый темный клубок. Из этой мясиловки выныривала и снова пропадала окровавленная голова Крапивина, похожая на красный мяч.
– Чего ты хочешь, денег?
Облитый бензином Зеленский, к которому вернулся дар речи, бессильно сжимал пухлые кулаки.
– Хочу посмотреть в твои глаза, когда ты будешь подыхать.
Человек, вспыхнувший, как факел, вскочил на ноги и заметался по кабинету. Тарасов выскочил на лестницу, скатился вниз по ступенькам, скинул крюк с двери и выскочил в торговый зал.
Только тут Зеленский закричал «помогите» диким, уже нечеловеческим голосом. Сорвав с окна жалюзи, он выдавил грудью двойное стекло, и с высоты второго этажа вывалился в торговый зал.
Продавщица за ближним прилавком, наблюдавшая сцену падения Зеленского из окна, повалилась в обморок. Кто-то закричал «пожар». В этот момент раздался сухой пистолетный выстрел, за ним ещё один и ещё один. Закричали женщины.
Тарасов быстрым шагом дошел до дверей и обернулся.
По магазину плавало облако зловонного черного дыма. Люди, не понимавшие, что происходит, метались по торговому залу. В дверях магазина, ещё несколько минут назад почти пустого, почему-то образовалась давка. Какие-то женщины толкали Тарасова локтями, оттесняя от прохода.
Он бросился вперед, влился в общий людской поток.
Уже через три минуты Тарасов сидел за рулем своего автомобиля. Он медленно отъехал от автомобильной стоянки, свернул на автомобильную магистраль.
Жаль Крапивина, очень жаль. Впрочем, в случившимся есть доля его вины. Крапивин должен был устроить драку, а не развязывать на территории магазина боевые действия.
Тарасов с горечью подумал, что у прекрасной человеческой жизни есть два главных недостатка. Жизнь жестока и слишком скоротечна.
Глава шестая
Переступив порог знакомого кабинета на Петровке, и взглянув на следователя Руденко, Локтев испытал приступ острой зависти. После выходных лицо Руденко покрылось молодым золотистым загаром, казалось свежим и отдохнувшим. Следователь источал флюиды бодрости и жизнелюбия.
Видимо, субботу и воскресенье, Руденко, сумевший оторваться от рабочей рутины, провел в приятном обществе на лоне природы. Лежал кверху голым пузом на берегу подмосковной речки, сосал студеное пиво и заедал его крабовыми палочками или воблой.
Чем не жизнь? Блаженство. А какая-нибудь худосочная подруга, пристроившись под боком следователя, веточкой отгоняла от его мускулистого тела комаров и слепней. В представлении Локтева подруги милиционеров почему-то представлялись именно худосочными, костистыми и, само собой, некрасивыми до неприличия.
Сам Локтев же в выходные не придумал лучшего развлечения, чем слоняться по пустой жаркой квартире. Он мучил себя вопросом: что будет завтра во время нового допроса на Петровке? И не находил ответа. Главное же, Локтев не чувствуя в себе сил к сопротивлению наглому нахрапистому Руденко.
Бесконечно длинный день, наконец, закончился. На небе появились облака, солнце сползло за дальние многоэтажки. Поужинав парой бутербродов и стаканом молока, Локтев потушил свет и, раздевшись до трусов, повалился на диван, накинул на себя короткую простынку.
Серый вечер медленно сменился желтой московской ночью. В распахнутую балконную дверь потянуло прохладой, ветер шевелил тюлевую занавеску, сделалось совсем тихо. Но сон все не шел. Безответные вопросы, напряжение последних дней, тяжкая неизвестность будущего, все это жгло, тревожило душу.