Я воззрилась на гостя удивленно, а он, даже зад не оторвав от кресла, по-хозяйски так рукой на чайничек указует:

– Присаживайтесь. Вам с сахаром? Или сливок добавить по-английски?

– А фрау Марта где?

– Отлучилась в лавку. Сказала, ветчина закончилась. Вам не кажется, что Марта – самое подходящее имя для прислуги?

Вот уж чудо – наш нежный Цербер оставил в доме постороннего человека и ускакал по своим делам. Или Майкл не чужой в этом доме?

Я заняла второе кресло. Они стояли не напротив друг друга, а несколько боком, и, разговаривая, приходилось поворачивать голову к собеседнику. Искоса глядя в полковничьи усы, говорю:

– Майкл, вы неудачно зашли. Клаус в отъезде, вернется только через неделю.

Он, растянув свои подвижные губы в подобие улыбки:

– А я не к своему другу Клаусу нынче. Я нынче к вам, – и уставился выкаченными гляделками мне в лицо.

– А-а-а… – не знаю, что еще добавить, поэтому прячусь за глотком подостывшего чая.

– У вас такой забавный акцент в английском.

А мы, как и тогда, в Париже, говорим по-английски.

– Вы ведь француженка, да?

– Я родом из Бретани, – говорю, – бретонка.

Улыбка его становится приторной, сиропной. Хочется взять салфетку и оттереть лицо от этого липкого взгляда.

– Ну, если вы бретонка, Амалия, то я испанская летчица.

Я поперхнулась, закашлялась, слезы брызгами, в животе еж завозился. Чего я так испугалась? Пока кашляла, кой-как с мыслями собралась, улыбаюсь вымученно:

– Амалия? Клаус рассказал вам про мою шутку?

Этот холодный пучеглаз чашечку отставил, бледные пальцы шалашиком перед грудью сложил:

– Ну какие шутки, девочка моя?! – фамильярничает. – Амалия Веттер, подружка Петера Куолема. Кстати, мои соболезнования, ты ведь испытывала к нему теплые чувства.

Я попала в сети. Только пока не могла понять, куда, на какой бережок тянет меня этот похожий на рыбу рыбак. Что-то подсказывало мне, что лучше не дергаться, не запутываться крепче и безнадежней – не реагировать, не возражать, помолчать. Не дождавшись от меня ответа, Майкл продолжил:

– Ты же помнишь Павлика, Амалия, – он нажимал на имя, вдавливал его мне в мозг, – Павла Веденеева, вы так мило танцевали в том клубе, как его… – пощелкал пальцами, делая вид, что вспоминает.

Думал, я подскажу? Но я молчала.

– Завтра Павел прилетает в Дармштадте. И я хочу, – «хочу» прозвучало щелчком бича, неоспоримым приказом, – чтобы вы возобновили знакомство. И поближе. Как можно ближе. Ты меня понимаешь, Амалия?

Лицо его стало жестким, губы подобрались в плотную складку. Не полковник – фельдфебель, распекающий нерадивого новобранца. Молчу, неотрывно глядя в чашку. В темном омуте чая плавает искривленное отражение моего испуганного глаза.

Повторяет, пропихивая каждое слово в мою голову:

– Ты меня понимаешь? У тебя неполная неделя. Веденеев приедет на шесть дней. Конференция по структуре атомного ядра. Впрочем, тебе это не важно. Ты соблазнишь этого увальня, заставишь его остаться в ФРГ. Он не должен улететь со своими. Хотя бы просто опоздать на самолет. Дальше не твоя забота. Поняла? Ну, я жду ответа.

– Я расскажу мужу, – пискнула я.

Это был единственный аргумент, попытка прикрыться зонтиком от налетевшего урагана. Майкл рассмеялся. Весело, как хорошей шутке. Это было самым страшным. Он наклонился ко мне, похлопал по плечу.

– Я думаю, мой друг Клаус не будет возражать.

Разве он мог сопротивляться? Я была тогда очень красива. Не девичья свежесть, милая, но быстро исчезающая, как роса под утренним солнцем. Зрелая красота, уверенной в себе женщины. Умение подать себя с самой выгодной стороны. Жизнь в Париже многому меня научила. Даже небрежно повязанный платочек, подчеркивающий высокую шею, даже терпкая нота духов, едва уловимая за ушком, могут быть наступательным оружием. Никаких вываленных из декольте грудей, никаких обтягивающих задницу микроюбок – это арсенал проституток и дурно воспитанных студенток. Платье под горло, но без рукавов, прямое, ровно на два пальца выше колена, полное отсутствие лифчика, туфли-лодочки и чулки. Вы не представляете, как заводят мужчин чулки. Стоит только ладони оказаться на этой волшебной границе: скользкий холод нейлона – гладкое тепло кожи, и всё, перед тобой не завоеватель, а раб, готовый служить своей госпоже. У вас были женщины в чулках? Впрочем, что я спрашиваю, ваши девочки носят колготки или джинсы. Или эти забавные спортивные шаровары в стиле «Трудовые резервы». Очень сексуально.