– Хорошо, что ты прояснил ситуацию. Но он крепко сидит. Его сюда прислали из Белграда как соглядатая, хотя он и хорват. Если бы речь шла о другом человеке, о работнике чуть более низкого уровня, вопроса бы не было. А тут надо копать не только отсюда, но и из Белграда, из министерства. Во всяком случае, любой его материал должен пройти через канцелярию. То есть через меня.

– Он выбрал окольный путь. Он хочет ударить в спину.

– Вот как…

– И прежде чем он ударит нас, мы должны ударить его. Не медля. Сегодня или завтра. Потом может быть поздно. Что у вас есть на него?

– Ничего. Ровным счетом ничего. Погоди… Я погляжу в картотеке. Но если б на него что-нибудь было, я бы знал об этом… Вот апельсины, угощайся, я скоро вернусь.

Шох очистил апельсин так, что из кожуры получился чертик. Рога неровные, клоунские, а хвост, как у дога, длинный и прямой.

Иван вспомнил, как отец однажды принес ему из отеля апельсин. Диковинный фрукт этот показался мальчику, привыкшему к лепешке и овечьему сыру, волшебным, сказочным, словно бы из другого мира. Когда отец снял кожуру, Ивану стало обидно – такую красоту порушили. Он заботливо завернул апельсин в кожуру и положил на подоконник – пусть всегда будет с ним. Но кожура сморщилась, апельсин ссохся, и мальчик тогда заплакал безудержно и горько. Видимо, только в детстве живут иллюзии, будто красоту можно сохранить навсегда.

– Ну вот, – сказал Шошич, вернувшись, – я был прав. До обидного чист. Никаких замечаний по службе. Отличная работа. Живет с матерью в собственном доме, сигналов со стороны не поступало.

– Дом куплен давно?

Шошич улыбнулся:

– Не на деньги ли иностранцев? Вряд ли. Они так много не платят. – Он полистал странички и прочитал: – «Дом приобретен в 1927 году отцом Везича, директором фабрики «Вега»».

– Холост?

– Разведен.

– Дети есть?

– Да, сын, – ответил Шошич, заглянув в формуляр, – восьми лет.

– Бросил ребенка? Хорош хранитель устоев.

– Ты рассуждаешь, как начальник стола кадров, он пользуется точно такими же формулировками. Нет. Жена ушла от него к другому. Сбежала.

– Пил? Бражничал? Женщина ведь зря не уходит.

– Иван, побойся бога!

– Пил и бражничал? – настойчиво, ищуще повторил Шох.

– Нет. Она влюбилась в другого, это тоже случается.

– Сколько ему лет?

– Тридцать девять.

– Хорошо, а баба-то должна быть у Везича? Что это за баба? Вдруг у нее муж? Больше мне ничего не надо. Оскорбленный муж, и все.

– Ты никогда не работал в полиции? У тебя истинно сыщицкий ум, Иван. Сигнал нужен.

– Какой сигнал? Зачем?

– Сигнал – это повод. Я не могу без повода просить об организации наблюдения за Везичем. Напиши-ка мне личное письмо о том, что Везича видят пьяным, с проститутками в ночных клубах, что он таскает иностранцев по трущобам. Причем назови точные дни. Проверь по календарю даты престольных праздников, в такие дни он не может быть в кабаках по делам службы.

– Я думаю, мне этого писать не нужно.

– Попроси кого-либо из приятелей.

– Вот я и прошу моего приятеля, – улыбнулся Иван. – Если у тебя нет такого человека, я организую письмо через полчаса. На чье имя?

– Генералу Нидичу. Лично. Вручить в собственные руки, государственная важность. Тогда это попадет ко мне. Иначе заваляется в канцелярии, и никто не обратит внимания, знаешь, сколько нам пишут…

– Хорошо. Это самое легкое. А если испробовать что потяжелей? Связь с тем, например, за кем вы следите? Связь с врагом?

Шошич посмотрел на Шоха и полез за сигаретами.

– Это хуже. Слежку за ним пустим, телефоны будем прослушивать, но мер никаких не примем – начнем игру. В таком деле важен не столько наш человек, сколько их люди, вся цепь. Если бы ты не ставил таких жестких сроков, другое дело. И потом, должен быть очень серьезный материал, чтобы начать игру. Достоверный материал.