– Я, наверно, уйду из милиции, – сообщил вдруг Маслаков, – ребята зовут в охранное агентство. Там зарплата в десять раз больше, да и работы поменьше. А здесь рискуешь собственной шкурой и тебя еще обвиняют непонятно в чем.

– Никто нас не обвиняет, – рассудительно заметил Аракелов. Он вообще рассудительный парень, но иногда бывает слишком нетерпелив, – просто хотят разобраться, что с ребятами случилось. Вы ведь сами говорили, что разбираться все равно нужно. Баркова убили, а кто это сделал? Кто такую подставу придумал для наших ребят? Может, в управлении разберутся.

– Шиш тебе разберутся, – ответил я ему злым голосом, – пока разбираться будут, нас еще сто раз с работы выгонят и еще сто раз какое-нибудь дело пришьют. Нельзя верить этим охотникам из управления безопасности. Они натренированы только на охоту.

– Разберутся, – махнул рукой, соглашаясь со мной, Маслаков, – ничего они не разберутся. Формально дело об убийстве Дятлова еще не закрыто. Значит, будут копать до конца. Пока не найдут убийцу. А его все равно не найдут. Значит, обвинят кого-нибудь из нас. Уходить надо, ребята, пока не поздно. Ну их всех к черту.

Сергей Хонинов молчал. После смерти Звягинцева и Зуева он у нас за командира. Он всегда молчит. Не любит вообще разговаривать. Может, потому, что он немного заикается. Или потому, что он единственный из нас может в любой момент уйти, оставив службу. У него такие ранения были в армии, что его в любой момент списать можно. Но он точно никуда и никогда не уйдет. Он полтора года добивался права работать на оперативной работе. Михалыч, наш бывший командир, подполковник Звягинцев, за него у самого Панкратова просил. Сергей молча пил пиво и слушал наш разговор, как будто он не имел никакого отношения ни к этим беседам, ни к нашим спорам.

Потом, чуть заикаясь, выговорил:

– Нам самим с этим делом еще ничего не ясно.

Вот за что я его люблю, так это за четкую постановку вопроса. Он бывший военный, а у них мозги так устроены, что прежде всего нужно ставить четкую задачу, чтобы подчиненные поняли. У нас в милиции больше экзотики. И больше импровизации. У военных больше порядка и больше четкости в выполняемых действиях. Вот так одной фразой Хонинов сразу перевел наш разговор из разряда пивных баек на конкретную тему.

– Что тебе неясно? – вскинулся Аракелов. – Может, ты думаешь, кто-то из нас Дятлова задушил и все эти подлянки устроил?

– Не думаю, – невозмутимо отозвался Хонинов, – просто мы два месяца глупо себя ведем. Нам самим нужно было работать, а не ждать, пока прокуроры и следователи во всем разберутся.

– Ты же помнишь, что нам сказал Краюхин, – встрял Маслаков, – он просил нас не высовываться. Да и Баркова этого давно убили. Чего мы будем копаться, если за нас все равно отомстили?

– Это еще неизвестно, – почему-то мрачно заметил я, и все уставились на меня. Я попытался сделать вид, что ничего особенного не сказал. Но все трое смотрели на меня, и я понял, что должен еще что-нибудь добавить.

– Бессонов погиб, – словно спрашивая, говорит Аракелов.

– Правильно, – согласился я, – но ведь кто-то послал этот конверт из министерства? И я знаю, кто.

Вот тут у Маслакова рука дернулась, и он пиво чуть не пролил себе на брюки. Сережа Хонинов на него посмотрел, потом на меня и строго так сказал:

– Ну?

– Я думаю, что Александр Никитич сыграл здесь не последнюю роль, – неохотно сказал я.

Вообще-то, я – сука. Нужно было давно им все рассказать. Но я просто устал. И немного боялся. Видел я, сколько моих товарищей они за день угрохали. И думал отсидеться, никому и ничего не рассказывать. А может, просто хотел выждать время и сам все разузнать, чтобы ребят еще раз не подставлять. Я и сам не знаю, что я хотел, но про мои приключения я им подробно не рассказывал. Вернее, рассказывал, но всегда упускал одну подробность. Что я перед тем как в управление приехал, еще в министерство заезжал. И там точно убедился, что за всеми этими событиями стоял Александр Никитич. Но наш бывший генерал был уже давно на том свете, а я очень не хотел неприятностей.