Рядом с ним, на вязаном из лоскутков круглом, аляпистом ковре, устроилась с куклой его сестра Маргарита. Она сосредоточенно застёгивала на платье любимицы пуговку, сопя и простуженно шмыгая носом. Артём на неё не обращал внимания, иногда тревожно прислушиваясь к происходящему в коридоре. Лерка подошла к стеклу и тоже прислушалась.

Женский голос, тревожный и сдавленный. И мужской, шипяще-угрожающий.

– Я вас предупредил, Татьяна. Вы испытываете терпение и моё, и моего шефа.

– Я ничего не хочу знать ни про вас, ни про вашего шефа! Мы вам сказали уже раз сто, наверное, – дом не продаётся. Оставьте уже нас в покое, в самом деле!

– Я оставлю… оставлю. Только зря вы так, Танюша!

– Да какая я вам «Танюша»! Я вас чуть ли не вдвое старше!!! – вспылила женщина. Лера услышала шум, возню там, за стеклом. Артём тоже напрягся и привстал.

– Слушай, ты, старая карга, – Лера едва различала слова в этом зловещем шёпоте, больше похожем на шипение, – мне по барабану, что ты там о себе думаешь. Я тебе сказал – срок вышел! С вами хотели, как с нормальными людьми договориться, деньги предлагали, а вы… Короче, лохудра, я тебе так скажу: и для тебя, и для твоих выродков лучше будет, если уже сегодня ночью вас здесь не окажется, поняла? – какой-то стук, что-то с грохотом разбилось в коридоре, Артём бросился к двери. Но выйти не успел, в комнату проскользнула испуганная Татьяна, с заплаканным лицом, по которому чёрными ручейками растеклась дешёвая косметика. Она сжала сына в объятьях так, что у того, наверно, половина костей сломалось.

– Мам, ты чего? – бормотал мальчик. – Чего он хотел, этот дядька…

– Ничего, ничего, – в исступлении шептала женщина, отстраняясь от сына и невидящим взглядом обшаривая комнату. Её обезумевший взгляд остановился на игравшей на полу дочери. – Маргоша, ты почему не спишь!

И снова начала отрывисто бормотать, перехватывая тонкими руками горло:

– Ничего, ничего… Ничего они не сделают, это наш дом… Паша договорился… Они не посмеют.

– Мам, это кто был? – Артём насупился и уставился на мать. Та под его взглядом вроде немного пришла в себя, перестала лихорадочно суетиться и постаралась улыбнуться:

– Да никто, Темушка, так, человек один. Ты его не знаешь.

– А чего ты тогда так всполошилась? – Он пригляделся к матери и дотронулся до её скулы. – Он что, ударил тебя?!

Татьяна потёрла щёку, словно стирая неприятные воспоминания, и снова заметалась по комнате, бросаясь то к одному ребёнку, то к другому, словно прячась за заботой о них от страшного.

Лера посмотрела на белоснежного медвежонка, повисшего в её похолодевших руках.

Татьяне угрожали. Кто-то, кого она сильно боится, кто оказался способен ударить женщину, приходил накануне пожара. Он, и это Лера слышала собственными ушами, сказал, что Татьяне и её семье уже этой ночью не надо находиться в этом доме, их доме. Дальше уже можно было догадаться: семья улеглась спать, а ночью дом подожгли. Не оставив шанса спастись. Этот дом стал могилой для них.

Она взглянула на печального плюшевого мишку, и заплакала от бессилия.

Глядя на встревоженную Татьяну, укладывавшую Маргариту спать, она поняла, что и сама теперь не сможет спокойно дышать, пока не найдёт того толстого борова из чёрной машины, отдавшего жуткий приказ. Теперь это и её дело.

Она перечитала сообщение о пожаре в доме Селивёрстовых ещё раз. Забивала в поисковик запросы о результатах расследования. Ведь уголовное дело-то возбудили! Но нет, никаких следов, единственная коротенькая заметка – и тишина.

Лера подумала о Павле, муже Татьяны. Во всяком случае, девушка помнила, что Татьяна упоминала какого-то Пашу, вероятно, это и есть муж. В заметке сказано, что три года назад он работал водителем в автоколонне. Может, он ещё там же работает. Может, ей удастся с ним переговорить… Хотя Лерка не понимала, как можно объяснить ему свой интерес. Как вызвать на разговор?