Терпели все. Домой никто возвращаться не хотел.

Прошли первую часть тренировок, отдохнули полчаса, начали вторую.

– Разбиваемся по двое, – приказал Молодов. – Идем по направлениям в седловину. Каждая группа отступает от рядом стояще шагов на десять-двадцать. Идем через всю седловину. Цель – научиться передвигаться по вязкому большому снегу.

Мне выпало идти с Генкой.

Мы начали спуск в седловину. Идти было сложно, ноги утопали в снегу, которого тут вскоре оказалось по самую грудь. Одному не пройти. Но в связке с товарищем удавалось продвигаться кое-как вперед.

Идущие с левой стороны Володька и Костя сильно взяли вниз, желая обойти глубокий снег, но совсем скрылись из виду. В какой-то момент в поле зрения вообще никого не осталось, и мы вдруг почувствовали неприятное чувство одиночества, вселенского, безысходного.

Оно было тут, на высоте, совсем другим, нежели на равнине. Там ты хоть и сидишь, старый пенсионер, в своей квартирке один одинешенек, но на подсознании все же понимаешь – выйди на улицу, и там будут люди.

А тут… Никаких соседей или прохожих. Ты один на один с горой, которая не слишком то и рада твоему присутствию в своем доме. Захочется ей тебя подмять под тысячами тонн снега – она это легко сделает. И никто никогда не найдет тебя.

– Это что? – спросил вдруг Генка, остановившись и приглядываясь.

– Снег, – ответил я, вытирая им лицо.

– Я про вот эти ямки.

Он кивнул в сторону.

Я присмотрелся, пожал плечами.

– Уже, наверное, ходил кто-то.

– Кто тут мог ходить? – прошептал Генка. – Тут мы первые пришли!

Я вновь глянул на ямку. Она была продолговатой, округлой, уже успевшей заветриться и чуть припорошиться новым снегом, размерами сантиметров в сорок длинной.

– Чего ты к снегу пристал? Давай до точки идти, пока Молодов не пришел, и орать не начал.

– Андрюха, это же след! – выдохнул Генка.

– Какой еще след? Чего ты опять начинаешь? Поиздеваться решил надо мной?

– Я не издеваюсь, – глянул на меня Генка и я понял, что он и в самом деле говорит серьезно. – Посмотри. Вот один. Вон там второй, в паре метров от него. Потом еще.

– Дальше нету.

– Верно. Потому что там ветром сильно занесло. Но если подойдем ближе, я просто уверен, что найдем углубление.

– И что? Йети? – скептически произнес я, хотя где-то в глубине души почувствовал легкий трепет и даже страх.

Генка не ответил. Судя по его испуганному лицу, ему вообще хотелось как можно скорее отсюда свалить.

– Ладно, хорош панику разводить, – сказал я, поняв, что если сейчас не замять это все, то начнется полное безумие. – Это не след йети, а вмятина от куска плотного снега или эффект выветривания.

– Какой еще эффект выветривания?

Я и сам не знал, что это – придумал на ходу, – но с умным лицом сказал:

– Бывает так, когда в седловинах ветер дует. Поджимается с одной стороны, с другой, и узконаправлено бьет в снег. Вот и получаются такие «следы».

Это объяснение успокоило Генку. А вот меня не очень. Я в этих ямках по-прежнему видел следы.

Дальше пробираться по снегу стало вдруг гораздо легче – помог страх. И кода мы преодолели нужное расстояние, то оказалось, что мы пришли самыми первыми.

– Вот это я понимаю, воля к победе! – радостно воскликнул Молодов. – Молодцы!

Мы же с Генкой лишь молча переглянулись, понимая истинную нашу мотивацию и без слов.

***

Следующие тренировки проходили без эксцессов. Еще одна ночь в лагере была спокойной – все устали настолько сильно, что уже никакой ветер или даже ураган не мог нас разбудить.

А утром – подъем и поход до Приюта одиннадцати. Сложный маршрут, четыре тысячи метров и огромные испытания для организма. Поэтому забылось все отвлеченное и каждый из нас был сосредоточен максимально.