– О чем ты все время думаешь?

– Так, ни о чем.

Дракула помолчал, передвинул еще одну фигуру и сказал:

– Я выиграл.

– Не может быть, – Палач в изумлении воззрился на доску. – Эти малявки, наверняка, все подстроили!

Он ударил кулаком, и фигурки испуганно подпрыгнули.

– Я просто выиграл.

– Может, еще партию?

– Давай, – пожал плечами старый вампир.

– А все-таки, о чем ты думаешь?

– Обо всем сразу. Ты видел Терр-Розе?

– Конечно, видел. Как бы я, по-твоему, узнал, где ты находишься на Земле?

– Как она?

– Выглядит превосходно, – Палач критически смотрел на расставленные заново фигуры. – Пусть сама выбирается, нам своей боли достаточно. Ты выиграл, ходи первым. Как думаешь, что будет с Анаис?

– Мне все равно, – Дракула передвинул первую фигурку. – Я больше ни во что не ввязываюсь, с меня хватит.

– Даже если тебя опять попросит Терр-Розе? – хмыкнул Палач.

– Даже если меня об этом попросит сам Патриций! – отрезал Дракула с неожиданной злобой.

На Сатурне рассветало. Небо – чудесная гармония оранжевых и фиолетовых оттенков – с каждым мгновением увеличивало палитру цветов. Ни дуновения ветерка, ни шороха, ни шелеста… Все вокруг замерло, ожидая чуда пробуждения природы, в предчувствии феерии ее радости, пробуждения света и жизни. Планета просыпалась, а обитатели королевского дворца, проведя за беседами всю ночь, только отправлялись на покой. Леброн ушел первым. Вскоре и Олавия сказала, что хотела бы отдохнуть. На балконе остались Аргон и Сократ.

– Я опасался, что мы все сделаем неправильно, и вот именно так мы все и сделали, – Аргон смотрел на догорающие свечи.

– Ничего уже не изменить, это произошло бы рано или поздно. Я зайду к нему, ладно?

– Вряд ли он захочет сейчас с кем-нибудь разговаривать.

– Я просто пожелаю доброго сна.

Аргон согласно кивнул.

Первым возвратилось осязание, и под ладонями Патриция проступила прохлада подлокотников кресла. Вернулся слух, и Георг услышал, как звенит кабинетная тишина. Он чувствовал, что не один, что рядом кто-то есть, но зрения пока еще не было, оно вернулось в самый последний момент. У окна стоял Снекторн.

Опустив плечи и повесив голову, Леброн сидел на кровати.

– Спишь? – заглянул в спальню Сократ.

– Сплю, – ответил юноша, не поднимая головы.

– Что-нибудь снится? – Сократ присел рядом.

– Пока нет.

– Я тогда пойду?

– Погоди, – Леброн убрал упавшие на лицо волосы, – побудь со мной.

– Хорошо, – с готовностью закивал толстяк. – Но с условием: ты раздеваешься, укладываешься в постель, накрываешься одеялом до самого носа, и я сижу с тобой столько, сколько ты захочешь. Давай, вставай, я помогу тебе все это снять.

Юноша покорно поднялся. Большинство дворцовой одежды невозможно было одеть и снять без посторонней помощи. Толстяк добросовестно принялся расстегивать многочисленные мелкие застежки-крючки на спине Леброна.

– Помнишь, Сократ, я частенько в детстве не мог заснуть, пока ты не придешь и не расскажешь какую-нибудь историю.

– Как забыть, – хмыкнул он, – только прикончишь культурно пару винных бутылей, только приляжешь сладко всхрапнуть, как тебя расталкивают слуги с тем, что нужно опять идти убаюкивать это маленькое кудрявое безобразие. Да, пришлось с тобой повозиться. В минуты отчаяния начинало казаться, что это я тебя родил, сам, лично, и, похоже, роды все еще продолжаются.

Леброн виновато улыбнулся.

– Готово, – Сократ расстегнул последнюю застежку. – Штаны-то сам снимешь?

– Постараюсь, – рассмеялся юноша, – приложу усилия.

Пока он раздевался, Сократ задернул портьеры, разобрал кровать и взбил многочисленные подушки. Когда Леброн улегся, он накрыл его одеялом и потушил свет, оставив гореть лишь крошечный светильник в изголовье.