«…Стоп. Как ты мог забыть?..»

…Кинжал он метнул вперёд, не надеясь попасть, просто отвлекая внимание. Ему нужна была доля секунды, не больше, и, когда левую ладонь оцарапали острые края выхваченного амулета, он даже успел рассмеяться.

…Они ударили одновременно, Сила Искажающих Камней скрестилась с Силой Фессова амулета. Он сделал его сам, это был его первый амулет, и Клара Хюммель долго качала головой, осторожно держа пинцетом изящную золотую вещицу с двумя торчащими в обе стороны тонкими и короткими лезвиями.

– Требует крови… Мальчик, ты понимаешь, какие силы может высвободить кровь мага Долины?.. Заклятий на крови избегаю даже я… разве что Архимаг Игнациус может…

Она оборвала себя.

– Спрячь эту штуку, Кэрли.

– Не называй меня так!

– Не пререкайся! Спрячь эту штуку, Кэрли, а лучше всего – отдай мне.

– Я сделал её в память о маме. И папе, – глядя исподлобья словно волчонок, сказал мальчишка. – Я её тебе не отдам. Отбери силой, если сможешь.

Клара долго молчала.

– Хорошо, – наконец сказала она. Молча повернулась и пошла к дверям. – Какое счастье, что у меня нет детей! – на ходу сообщила она косяку и створкам. – Наверное, иначе я стала бы детоубийцей.

…Левая ладонь потеплела от крови.

– Лети! – закричал Фесс, падая и инстинктивно прикрывая голову руками.

Посреди мельинской улицы две могущественные Силы сшиблись в смертельной схватке.

* * *

…Они сидели и говорили – Агата в своем испорченном, пропахшем кислотой и гнилью платье, и мрачный гигант, никогда не снимавший полуистлевших доспехов.

– Ты можешь сама повести Ливень, Сеамни. Но… это значит… стать такой же, как я. Бессмертие. Сила. Мощь. Всё это будет твоим. И ничего из этого тебе не будет нужно. Посмотри на меня, Сеамни. Посмотри внимательно. Я… я то, что я есть. Я пью души, это мой хлеб, и… и его хватает ненадолго. Приходится долго копить. Я могу многое – в этом облике. Но так хочется иногда вновь стать человеком!

– Человеком? Хумансом? – отпрянула Агата.

– А кем я был рождён, как ты думаешь? Человеком, Сеамни, человеком. И… и теперь я тоже могу делаться им… ненадолго, правда. Тогда хожу по земле, смотрю, учу…

– Учишь? Чему?

– Магии, Сеамни, магии. Я учил многих. Но ни из кого так и не вышло толку. Все стремились получить силу лишь для того, чтобы урвать что‑то себе, отняв это у других. Те же разбойники. Только разбойники честнее. Они выходят на большую дорогу с ножами и топорами, зная, что у жертв тоже может найтись оружие и что потом за ними, разбойниками, будет послана имперская стража, от которой не откупишься. А эти… они хотели иметь всё, не дав взамен ничего. Я спасал людей от костров Радуги. Я вытаскивал их из тюрем, где они ожидали казней. И ничего, ничего, Сеамни! Их уже не переделаешь.

– Хумансы – враги моей расы, – глухо сказала девушка‑Дану. – Они убили моих родных, сожгли и вырубили наши леса, мы теперь – в рассеянии, жалкие остатки некогда могущественного народа. Я хочу отомстить, Хозяин.

– Отомстить? – эхом откликнулся великан. – Зачем ты говоришь это мне, человеку, Сеамни?

– Ты больше не человек, Хозяин. Ты – сам по себе.

– Я был рождён человеком, Сеамни, я вышел из человеческой утробы. Мать, что в муках рожала меня, принадлежала к человеческой расе. Такое не отбросишь и не отринешь. Я не поведу Ливень. Сделай это сама, если хочешь.

– Но какая между нами разница? – воскликнула Агата. – Ты убиваешь, чтобы жить. Убиваешь людей, точно волк – скотину. Даже если ты не поведёшь Ливень на юг, даже если это сделаю я – какая будет разница для тех, на кого падёт моё мщение? Для тех легионеров, что уже идут жечь последний приют моего народа? Когда тучи накроют их, уже не будет никакой разницы, кто их убил. Если ты позволишь мне сделать это самой, ты будешь мстителем в той ж степени, что и я.