На крики Вермана из-под прилавка выглянул Яша. Рыжий лохматый Яша окинул взглядом Майю и пожал плечами.

– Дядя Моня сегодня не в духе, – пояснил он.

– Его укусила муха, которая встала не с той ноги. Вы можете себе представить?

Верман шикнул на племянника, и худой Яша, сложившись, точно складной метр, снова исчез под прилавком.

– А, это ты, уточка! – приветствовал Майю Сема Дворкин, выбираясь из своей комнатки.

– Моня, что ты такой заведенный с утра, как будильник? Почему наша Майя – босяк?

– С вами будешь заведенный. Вы мне рвете нервы, Сема, и не по одному разу. Посмотри на ее ноги. Нет, ты посмотри на ее ноги!

– Зачем мне смотреть на ее ноги? – возражал Сема.

– Я пожилой человек, мне вредно волноваться, а от таких прекрасных ног любой станет не в себе.

– Да они мокрые!

– Это неприятность, да, – соглашался Сема.

– Но такое с каждым может случиться. Вот, помню, лежал я в Морозовской больнице…

– Все! – завопил Верман, заткнув уши.

– Марецкая! Живо за работу! И переодень свои ноги, я тебя умоляю!

Майя, смеясь, прошла в комнатку. Рабочий день начался.

Сема и Моня снова препирались о чем-то возле витрины. Оба маленькие, толстенькие, лысые, только Семину лысину обрамляли торчащие волоски, а вокруг плеши Мони вились черные кудряшки.

Про себя Майя называла их Шалтай и Болтай. Еще они походили на героев «Алисы в стране чудес», Труляля и Траляля, вечно спорящих близнецов. Самое смешное заключалось в том, что Моня и Сема даже не были родственниками.

Яша снова вынырнул наружу, укоризненно посмотрел на дядю. Верман взял его на работу всего пару месяцев назад. По мнению Яшиной мамы, ее сын был жутко талантлив: он выучился в Москве на химика и даже уехал работать в Китай. Однако через год вернулся обратно – без денег, одичавший и голодный. Облившись слезами над сыном, мама упросила Моню помочь мальчику.

О своей прежней жизни Яша говорил неохотно. У Майи сложилось впечатление, что в Китае он что-то натворил и сбежал от сурового китайского правосудия. Что бы это ни было, но с тех пор меланхоличный Яша вел себя тихо, а с дядей пререкался исключительно из любви к искусству.

Правда, имелся у них один постоянный повод для стычек. Повод назывался «Кулек и Повар».

Под этими живописными кличками скрывались два Яшиных приятеля: Данила Кульков и Коля Порошин. Оба – источник непрекращающейся головной боли для Мони Вермана.

Данька Кульков получил свое прозвище вовсе не из-за фамилии. У мелкого, тощего парнишки вечно были полны карманы семечек. В свободную минуту Данька основательно усаживался на корточки, вытаскивал пригоршню и поклевывал, лихо сплевывая шкурки. Чисто голенастый воробей, поглядывающий на свою стаю орлом.

Как-то раз эту картину увидела, возвращаясь из школы, учительница русского языка и литературы.

– Фу! – осуждающе сказала она.

– До чего же бескультурно! У вас даже руки черные от этой гадости. Заплевали все вокруг! А ведь вы умные, воспитанные мальчики!

«Умные, воспитанные мальчики» глумливо заржали. Все, кроме Даньки. Он цыкнул на остальных и заверил, что такое больше не повторится.

Через несколько дней учительница вновь обнаружила Данилу, сидящего в любимой позе возле школьного забора.

– Кульков! – трагически воскликнула она.

– Как же так?!

– Спокойно, Верыгнатьевна, – веско сказал Данька. Распрямился, предъявил оторопевшей учительнице газетный кулек и лихо сплюнул туда шелуху.

– Во! Все культурно, как в музэе!

И с тех пор всегда таскал с собой сложенную газету, из которой мастерски крутил кулечки. С того же дня прозвище «Кулек» прицепилось к нему крепко-накрепко, как застрявшая в зубах шелуха.