Вот так, в три четверти. Чтобы овал лица хорошо прорисовался. Не тот уж овал, конечно. Скула уже не торчит так остренько, а мягко утопает в щеке и стекает к подбородку. Да, ушла та резкость, жесткость девичья. Теперь все линии теплые, текучие…

С двух взметнувшихся крыльев-бровей медленно и с достоинством спускается линия носа. Он всегда был такой гордый. Разве что раньше более задорный, зато теперь в нем столько мудрого достоинства! Приятно посмотреть… и поуважать!

Здесь, в нежной ямочке под носом, зарождается волна губ. Но это позже – сейчас глаза! Как только раскроются глаза – губы улыбнутся сами…

Две веселые рыбки, застывшие друг против друга, разделенные переносицей. Дрожат плавнички-ресницы… А вот хвостики с годами стали побольше, попышнее. Какие же рыбки без хвостов?! Вся красота и рыбья грация в этих хвостиках!..

Рыбки – оживаем! Заполняю радужку глаз мягкой влажной синевой – и улыбаюсь. Мои! Все такие же, какими я их оставила на этом месте столько лет назад.

На черных кружках зрачков тщательно осколком белого мелка прорисовываю сегментик – блик. Вот и ожили глаза! Внимательные, серьезные…

Не надо так серьезно – мы же играем. Чуть тронем темным мелком линию век… А не сместить ли блики зрачков?.. Так? Еще чуть…

Ну, вот так-то лучше! Подмигни мне по-дружески, по-сестрински. Мы одни с тобой понимаем нашу тайную игру.

А теперь так легко вывести лепестковую линию губ и затенить в уголках мягкие лукавые ямочки!

Вот! Это я!..

А теперь тугим облачком взовьются светлые волосы, будто ветром их взметнуло! Ну, здравствуй!..

Что-то очень уж молодая ты на меня смотришь! А где же наши морщины, оплывший овал, отяжелевшие веки?..

Да запросто! Сейчас нарисую!..

А могу и так оставить. Мое право! Все в моих руках – на кончике пастельного мелка!

Да ты что? Прямо так про любовь тебе рассказать? Да еще про первую? Ну, доча… Хотя могу… Вот будь ты сыном, не рассказал бы. А тебе… Ну, ладно.

Сколько же мне лет? Пять? Шесть? Я детсадник, помню точно. Наверно, все-таки шесть. Да, точно, шесть. Помню же эту фотку!

Я тогда очень тревожился, что поздравляли меня в группе сразу после девчонок, после 8 марта. А так было бы хорошо принести мешок конфет в группу сразу после 23 февраля, после того, как с блеском спел на детсадовском празднике: «И тогда вода нам как земля, и тогда нам экипаж семья…»

И такая тельняшка, и такая бескозырка, и такая крутая подтанцовка из прыгающих, приседающих и типа загребающих веслами девчонок! Сразу видно, как я выгодно отличаюсь от них своей мужской суровостью.

Потом, уже в школе, мне смешно было смотреть на фотографию, где я, круглощекий, круглоглазый, широко открыл рот! Ну прямо птенец – дайте червячка!

Благодаря этой фотографии я знаю, что все это было тогда, в эпоху подготовительной группы, – мама дату на обороте написала. Мне шесть лет, точно.

И папа в честь моего дня рождения повел меня в магазин игрушек, маленькую такую провинциальную лавчонку, какие только появлялись тогда, в конце прошлого века. А я все переживал, как бы кто не подумал, что я девочка. Потому что все покупают подарки к женскому дню.

И вот все переживаю. Одет я неудачно. Зимняя куртка совсем девчоночья, слишком яркая, и не видно моей черной футболки с оскаленной тигриной мордой. Поэтому я стараюсь вести себя по-мужски: тащу папу в тот угол, где на полках металлом сверкают машины и лежат горы всякого оружия. Но это только чтобы соблюсти формальности. Машин у меня в доме завались. И что с ними делать?

Вот моего друга Леху машины одуряют, как наркота. В группе он способен часами с рычанием, фырканьем, с каким-то утробным хлюпаньем возить единственный целый грузовичок по полу, по стенкам, по полкам, по столам, по чьим-нибудь спинам, по коленям воспитательниц. В этот момент заговаривать с ним бесполезно – он сам грузовик. Если в прямой видимости машин нет, то пацан как пацан, дружелюбный, в меру шкодливый, в меру щедрый. Но все, что с колесами, – свято!