Он был уверен, что это заявление об увольнении, поэтому подписал не глядя. Читая текст, написанный мелким почерком, директор стал понимать, что в данном деле он ведёт себя как полный идиот. Крохотные буковки, сливаясь в слова, а следом – в предложения, стремительным потоком пронеслись по крутым извилинам Костиного мозга, смывая на своём пути всяческие сомнения. «Прошу Вас разрешить мне родить Вам нашего сына, которому уже полтора месяца. Справка из женской консультации прилагается. Дата. Подпись…» Яснее придумать сложно. Он всё-таки заставил себя прочитать и справку с чёткой синей печатью. Со стороны это выглядело очень забавно. Директор крупной строительной фирмы сидел в кресле за столом, держа в одной руке заявление, в другой руке – справку, и тупо смотрел в окно. Там, за стеклом, синело чистое небо. По нему, как облака, плыли аисты, аисты, аисты…

Константин размашистым движением руки зачеркнул свою резолюцию и снизу большими буквами (насколько позволил формат листа) написал: «Разрешаю!». Затем встал и передал заявление Авроре, не отпуская его из рук. Она только дотронулась до этого необычного документа, как цепь замкнулась. И пусть говорят, что бумага не проводит ток. Да, так и есть, но эти буковки, написанные на ней, творят чудеса. Они могут сломать человеку жизнь, а могут и осчастливить его; могут унизить, а могут и вознести; могут обогатить, а могут и раздеть до нитки; могут развести, а могут и соединить. Константин и Аврора стояли друг против друга, держась за эту смешную бумажку, и молчали. Наговориться они ещё успеют. Когда-то «Аврора» изменила ход мировой истории, а сейчас Аврора круто меняла Костину судьбу…

Разговор с Ольгой состоялся на редкость вразумительный и безо всяких соплей. Он посадил её на диван, встал рядом на колени, взял ладони жены в свои руки и заговорил:

– Оленька, милая моя! Я хочу сказать тебе…

– Я всё знаю, Костик! – прервала его жена и освободила свои ладони из рук мужа. – Я тебя не держу! Тебе действительно надо быть рядом с ней, если не хочешь потерять сына…

Наверное, те же «добрые люди», что сообщили про неё Константину – о невозможности иметь детей, донесли до Ольгиных ушей и то, что у Авроры не всё в порядке с детовынашиванием. По своему горькому опыту Ольга, к сожалению, хорошо знала, что такое выкидыш, и чисто по-женски никому не желала это перенести. В том, что у них с Костей не случилось сына, она до сих пор винила только себя.

– А ты знаешь? Я тоже хочу братика нашим дочкам, – снимая напряжённость в разговоре, сказала Ольга.

– Прости меня, Оль! Как так получилось?.. Я же тебя люблю! И буду любить, но…

– Знаю! – снова перебила она его. – Вспомни тот здоровенный словарь. Вспомнил? Чувство самоотверженной привязанности. Это любовь. А самоотвержение – это отказ от своих личных интересов для блага других. Просто, как в математике. Пифагор нас так и учил. А что получилось… А получился не самый плохой вариант. Моё сердце для тебя никогда не закроется… Буду ждать!..

Ольга встала, поцеловала стоявшего на коленях мужа в темечко, как целует провинившегося сына мать, и вышла из комнаты.

Он почувствовал себя студентом, сдавшим экзамен, к которому был совсем не готов. Преподаватель поставил ему отличную оценку лишь за былые заслуги.

Про официальный развод речи не шло.

Дочери отнеслись к такому повороту событий философски – не осуждали, но и не одобряли.

Константин с Авророй сняли квартиру рядом с работой. В самой фирме по-разному восприняли эту новость. Директора уважали. «Прессу» считали женщиной порядочной. Поэтому большинство коллег желали им только добра, не забывая при этом посочувствовать Ольге.