– Девушка, где тут можно устроиться на неделю, но не шибко дорого?

– Поезжайте на ВДНХ. Там несколько гостиниц «Колос». С вас три рубля.

Иван спустился в метро. Добрался до ВДНХ и устроился в самую дешёвую колхозную гостиницу. На следующий день утром позвонил по указанному в письме телефону. Через час от гостиницы его подобрала присланная «Победа» и доставила по нужному адресу. Гостя встретила хозяйка.

– Елизавета Абрамовна, – представилась она и проводила его в кабинет хозяина.

Иван шагнул в кабинет и остановился в нерешительности. Он был ошеломлён. Прямо на него смотрел совершенно незнакомый инвалид, не соответствующий портретам. Он сидел в кресле-каталке, держа в левой руке трость. Иван прокашлялся.

– Лев Захарович?

Он подошёл к инвалиду и протянул к нему обе руки.

– Здравствуйте, Иван Леонтьевич, – хозяин протянул левую руку. – Это я.

– Здравствуйте, Лев Захарович.

– Как добрались?

– Три дня пароходом и две недели поездом. Устроился в гостиницу возле ВДНХ.

– А как вас занесло на Сахалин? По вербовке?

– В сорок восьмом после письма к вам меня вызвали и предложили поехать на освоение новых территорий в добровольно-принудительном порядке.

– Ну что ты сделаешь, у нас хватает дуболомов. Заставь дурака богу молиться, так он себе весь лоб расшибёт. Я сам-то не мог тогда физически уделить вам времени. Да, тогда всех ходоков проверяли до седьмого колена. А у вас брат… Сами понимаете… А кругом разруха. Мы все в ту пору жили в особом режиме. А вы тогда хотели что-то сообщить?

– Нет. Задумал написать книгу и очень хотел с вами поговорить.

– А вы разве писатель?

– Мне так думается.

– Ваня, дорогой, извините, Иван Леонтьевич, думать не возбраняется. Но для писательства должны быть данные. Вы уверены, что они у вас есть? Пушкин был поэтом, Лермонтов – поэт, Виктор Гюго – поэт, да все мало-мальски известные писатели – прежде всего поэты. Как у вас с этим?

– Пишу.

– Да? А ну выдайте.

– Ну вот, к примеру:

– Философично. Но очень мрачно. Очень мрачно. Нет-нет, это никуда не годится. Плохо. Очень плохо.

– Почему?

– Ну потому что очень близко касается меня. Вы что, не видите, во что я превратился? Неужели не видно? Я уже почти полтора года на пенсии. Правая нога и правая рука не действуют. Хожу только по дому, да и то с палочкой. А мне только шестьдесят четыре. Инсульт. И как следствие, парез, или, по-русски говоря, кондрашка. Не делайте вид, что вы не видите, что у меня одна щека висит, а другая натянута. После этого долго не живут. Так что мне осталось немного. А можете сочинить стихотворение в четыре строки?

– Есть вот такое.

– Плохо. Ещё хуже. Совсем плохо. Прямой намёк, что уже пора.

Он замолчал, с явным неудовольствием и сожалением поглядывая на гостя. Через минуту сказал.

– А ещё что-нибудь можно? Только жизнеутверждающее. Если можно. Давайте. Последняя, третья попытка.

– Ну тогда вот это, я сочинил, когда окончил рабфак.