Рейма была одета по вожскому обычаю в амы – глухой синий сарафан без рукавов, поверх него была надета короткая белая кофта – ихад – с рукавами, расшитыми бисером и красными нитями замысловатым вожским орнаментом. Подпоясана девятью тяжелыми поясами, украшенными оловянными бляшками, янтарем и бисером. Ноги по вожскому обычаю замотаны поверх шерстяных чулок разноцветным сукном так, что казались по-паучьи кривыми. Но в этом была вся красота вожанки! Одно было не по обычаю: под пайкасом, покрытом подаренной Марией тонкой белой тканью с яркой вышивкой и спускающимися на плечи лопастями остались ее прекрасные волосы, спрятанные от чужого глаза. Таково было единственное условие семьи жениха – не сбривать волосы невесте, как было принято у вожан.

– Тяжелые пояса, спину тянет! – поправляя на себе украшения, сказала Рейма.

– Это ничего, жених еще десятый подарит тебе! – ответила Мария. – По весу он – как ушат воды!

– И кто это все придумал? – возмущенно вставила Кадой, стоявшая рядом со старшей сестрой и поправлявшая бусинки и бляшки на каатырыд – набедреннике – сестры.

– Такой обычай у ваддялайзыд (води), малышка, – пояснила добрая и улыбчивая Мария. – Так два дня после свадьбы надо все носить, чтобы духи рода довольными стали.

– Обычай! А если тяжело? Что же теперь, согнуться от тяжести, но все равно не снимать, да? Так и радости от свадьбы не почувствуешь! Тут трет, там жмет! Ноги от повязок одеревенеют, плечи от тяжести повиснут. Нет, я так не хочу! Я радоваться от счастья на моей свадьбе хочу! Чтобы быть как лебедь белая – свободная и ничем не опутанная.

– Забавная ты, Кадой! Говоришь так, будто не малышка ты совсем, а мудрец! – пошутила Мария.

– А я вот тоже бы хотела столько тяжести на себе не долго терпеть, – сказала Рейма.

– Так и не терпи, выйдешь из-за стола, пойдете с женихом в баню ночевать, как положено у нас, а там и скажи ему, что после бани по русскому обычаю продолжится пусть свадьба. Послушается тебя счастливый жених, вот и первая твоя победа будет. А там уж смотри сама, когда что сказать, а когда смолчать, – посоветовала мудрая Мария.

– Правильно, из бани – да на ладью и в Новгород, только волны останутся за тобой и тоска в моем сердце от одиночества, – с грустью в голосе тихо промолвила Кадой.

Добротный построил дом купец Афанасий для своего единственного сына Ивана и его молодой жены. Резные наличники да крыльцо, как у княжича. Не жалеет Афанасий денег, хочет сыну и дом добротный, и корабль на свадьбу подарить, да и дело свое ему целиком передать. Старость пришла незаметно. Глаз не тот, в нутре все болит, есть-пить не дает. Княжеский лекарь все ему кровь пускает, а толку нет. Кроме болей еще и слабость пристала как банный лист! Осилить бы за невестой сходить да обратно вернуться. В последний-то раз тяжко было в море, укачало, чуть жив остался.

«Силен и красив Иван. Кудри пшеничные, глаза голубые, ясные, в плечах-сажень! Легок характером сын, как его мать. Дал бы Бог счастья да здоровьица крепче отцовского!»-думал Афанасий, лежа на полатях в своем богатом доме. Не шел сон к нему, хоть плачь. Настои и отвары ничем не помогали в последнее время. Одно спасало и поддерживало – молитва святая да пост.

Ладья Афанасия стояла у причала в полном снаряжении, готовая отчалить по первому его слову. С утра, сходив к заутрене и усердно помолившись, Афанасий и Иван, сопровождаемые верной командой, отправились в путь.

– Отец, ты бы лег отдохнуть, на тебе лица нет, – предложил Иван, глядя, как Афанасий с трудом держится на ногах, ухватившись за борт судна.