«А Надя, – опять подумал Михаэль, – не зря к себе зовет. Как она говорила? “Ты что, на танцах в первый раз? Или не мужик?”».

Повернувшись, Михаэль направился к станции, не очень ясно представляя себе, где она находится. Он уже приближался к концу улицы, пытаясь сообразить, куда повернуть: направо или налево, когда услышал за собой быстрые шаги. Его догоняла Надя.

– Мы же договорились, – с упреком сказала она. – Почему убегаешь?

Михаэль не знал, что ответить. Объяснять? Слишком долго, да и поймет ли эта женщина? А кроме того, почему он вообще должен что-то объяснять? Это его и только его личное дело.

Но подумав так, Михаэль вдруг ощутил потребность выговориться. Рассказать все. Передать кому-то, неважно кому, хоть часть того, что, словно пудовый мешок, давит на сердце. Сейчас он с Надей? Ладно, пусть будет Надя…

И пока они шли, Михаэль повторил все, что рассказывал Екатерине, добавив к этому реакцию мачехи. Себя выгораживать не стал. Сказал, словно приговор вынес:

– Если она погибла – то из-за меня. Если оказалась в плену – тоже.

К его удивлению, спутница промолчала. Михаэль заметил, что они снова оказались на той, похожей на деревенскую, улице, где он провалился в грязь. Надежда остановилась у единственного, наверное, в этом месте двухэтажного дома:

– Здесь и живу.

Квартира Нади была на первом этаже.

«Чисто, прибрано, – невольно отметил Михаэль. – А где же ребенок?»

Но долго задаваться этим вопросом не пришлось. Надя сказала, словно читала мысли:

– Я дочку к маме отвела. Она тут живет, неподалеку. Снимай шинель, располагайся.

«К маме! Вот зачем она отлучилась! Ну конечно, ей нужен парень. Молодой, крепкий». А он, Михаэль, мало того, что расстроен, так и в себя еще после ранения толком не пришел.

Еды у Нади было немного. Это не удивляло. Михаэль знал о голодном существовании тыла. Он вытряхнул содержимое своего мешка: все, чем снабдили в госпитале, но хозяйка сделала решительный жест:

– Это и это убери. В дороге что станешь есть?

И поставила на стол бутыль с мутноватой жидкостью:

– Будешь?

Михаэль так и не научился пить самогон. Его начинало мутить. Но перед Надей нельзя было показывать слабость.

– Давай!

«Неужели она ничего не скажет? – подумал Михаэль. – Зачем же я ей рассказывал? Нет, не может быть! Такая не промолчит».

Он не ошибся. Внимательно и, как показалось Михаэлю, немного насмешливо проследив за тем, как гость налил и выпил четверть стакана, Надя заговорила:

– Значит, пропала без вести. Бедная Клава! Помню ее. Мы же с ней в одной школе учились. Только я на четыре класса старше была. Отцы наши вместе работали. Клавин, покойный, мастером был цеховым, а мой-токарем. Знатным. В газете про него писали, медалью наградили. А потом… – как будто споткнулась Надя.

– Что потом? – осторожно спросил Михаэль.

– Арестовали его потом, вот что. Посадили. Десять лет дали за саботаж. Оклеветал кто-то. А он два года отсидел и за месяц до войны вернулся. Да и то сказать – если б не Алексей Спиридонович, отец, значит, Клавин, так бы и сгинул. Алексей Спиридонович к нам домой вдруг заявился и говорит: «Не верю я, что Захар, отец мой то есть, – уточнила Надя, – саботажник. Хоть убейте, не верю. Знатный производственник, награжденный – и враг? Не разобрались, честного человека посадили!» А с Алексеем жена его пришла, Екатерина. Та, которую ты навещал. Как вцепится в мужа! «Ты что такое говоришь?! – кричит. – Не видишь, что вокруг творится?! Да тебя самого за такие речи посадят!» А он ей: «По-твоему, справедливости больше нет? А я тебе говорю: есть справедливость! До самого Сталина дойду, если надо!» Екатерина как задохнулась. За грудь схватилась, слова сказать не может. И знаешь, Миша, нашел наш Алексей Спиридонович правду. Уж не знаю, как он ее искал, кому что говорил, кому писал, только отец вернулся – и сразу к Алексею: «Ты – мой спаситель. Если б не ты – не видать бы мне больше дома». А Спиридоныч только рукой махнул. Иди, мол, работай. Станок твой тебя дожидается. Тут и война подоспела. А у Спиридоныча бронь была. Сыновей-то его, Митю и Костю, призвали, а у него бронь. Так он из военкомата не выходил, пока и его на фронт не отправили. «Я, – говорит, – не такой еще старый. Что же, за сыновей моих прятаться буду?» Вот так и погиб. В одно время со мной похоронку жена получила. И Митю, старшего, убили. А Константин воюет где-то…