Семёнович – грек с Украины!
В лязге железа и стали,
в грохоте взрывов войны
на разных фронтах воевали,
духом единым сильны.
Вести из дома почта
в год принесла один:
у Фёдоровича – дочка,
а у Семёныча – сын!
Родина, дом и дети –
всё слилось воедино.
Были за всё в ответе!
Путь до победы длинный –
мины, снаряды да пули
вёрсты войны считали.
Сколько смертей обманули!
Сколько друзей потеряли!
Выжили, победили!
В мирную жизнь вернулись.
Жили, детей растили.
Судьбы соприкоснулись,
пусть и не близко были
Москва и Донбасс, но их
дети в Москве породнили,
внучка одна на двоих.
Жили в стране единой,
съезжались друг к другу в гости
Семёнович с Украины
и Фёдорович московский…
Из жизни ушли, не зная,
что Родину развалила
хищная, жадная стая,
новая вражья сила.
Пётр Семёнович, грек по крови,
на Донбассе с рожденья жил,
только не на украинской мове,
а по-русски всегда говорил.
Но сегодня за русское слово
и за память о той войне
убивать друг друга готовы
те, кто жили в одной стране.
Пётр Семёныч, разведчик, вечным
стать не смог тебе вечный покой –
он осколками тоже мечен,
ты опять на передовой!
Там, где бьют «Ураганы» и «Грады»,
с ополченцами вместе стоят,
с фотографий сурово глядя,
все надгробья былых солдат!
Память предков наших… Единство,
братство, дружба – пример живой
защищающим от бесчинства
отчий дом и язык родной!

Татьяна Хачумова

Розовые цветы

Папе

Падает мокрый снег. Мгла, пустота и боль…
А на столе стакан, фото, свеча и соль,
Соль с непросохших век, а за окном февраль.
Китель в шкафу всегда будет хранить медаль.
Песни военных лет тихо звучат в ушах,
Падает мокрый снег, пряча в сугробе страх:
«Скоро Победы день! Будет он без тебя…»
Падает мокрый снег, вместе со мной скорбя.
И к «журавлям войны», может, примкнешь и ты.
Ветер поднимет ввысь розовые цветы.

Валентин Терещенко (1937–2011)

Отец мой – Григорий Данилович

Ко мне приходит иногда
Отец с гремящими вещами…
И угощает калачами! – с войны –
Какая ерунда…
Я понимаю и во сне –
Что нет ни может быть такого –
Давно я выучил толково –
Что он остался на войне…
А что ж выходит. Что не все
Частицы разума смирились –
И вот, Отец. Скажи на милость! –
Идёт в обмотках по росе…
Кладёт на лавку вещмешок –
Винтовку ставит у порога –
И говорит мне: «Слава Богу! –
Однако. Вырос ты. Сынок…!»

Обелиск

Чугунна ограда,
И скорбь высока,
Как будто бы рада
Вонзить облака
Подобием иска
Творцу за разбой
Иглу обелиска
С горячей звездой.
Как будто бы рада
Она облакам,
Как гроздь винограда –
Девичьим рукам,
Но ива роняет слезу на гранит,
Который не знает
Чьё имя хранит.

Дочке Валерии

Горя нет и нет печали…
Журавли вчера кричали.
Облетев почёта круг
Сели белые на луг,
Но плясать ещё не смели,
Лишь на отмели белели…
Дань платили журавли
Тяготению Земли…
Всё ж они по воле рока,
Как трещит с утра сорока,
Посеревшие слегка
Поминали вожака.

Александр Серафимов

Степанида

Увидев в руках почтальонки серую бумажку, Степанида обмерла, сердце защемило от предчувствия беды, холодный пот проступил на лбу и щеках, ноги ослабли, и, чтобы не упасть, она ухватилась за калитку. Такие небольшие четвертушки серой бумаги означали одно – отец, сын или брат погиб в бою с фашистами. Осознание, что её муж погиб за правое дело не смягчало горечь утраты. Скомкав в руке роковую бумажку и постояв несколько минут у калитки, она вытерла фартуком слёзы и вернулась в дом. Этот дом они вместе с мужем построили сразу после скромной свадьбы на участке, который выделил им райсовет. По правде сказать, это был не дом, а засыпная халупа, сбитая из досок и покрытая от дождей рубероидом. Посреди халупы возвышалась русская печь, которая делила помещение на кухню и комнату, где стояли две железные кровати, на одной спали родители, на другой старшая дочь и её младший братик. У самой печи на топчане, над которым висела люлька малышки, спал престарелый отец мужа, Степан, который на время отсутствия невестки присматривал за детьми.