Днём, после обеда, нас укладывали спать. Мы, конечно, не спали, изнывали от скуки. Я, как старшая, изредка подходила к двери, звала бабушку и спрашивала её: «Ну, долго ещё спать?» – «Ёще раз подойдёшь к двери – до вечера будешь сидеть в комнате». Наконец, когда кончалось наше заточение, мы сломя голову бежали кататься на гамаке, который недалеко от дома повесил папа. Пели во все горло песни времён гражданской войны: «Ах, тачанка-ростовчанка, все четыре колеса…» или «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, Уходили комсомольцы на гражданскую войну…». Орали так, чтобы слышали все дачники в округе, особенно сосед – подросток Жека Лансере, в которого я была тайно влюблена. Если мы были не в платьях, а в брюках то залезали на рябины и скатывались по длинным плакучим ветвям вниз. К прискорбию бабушки мы так изуродовали несколько чудесных деревьев.

Старые песни времён своей молодости нам пела наша прабабушка Вера Дмитриевна, для нас – просто баба Вера. В детстве всё схватывается на лету. С ней мы ходили на пикник на Заячью поляну. Это была для нас самая дальняя прогулка по светлому берёзовому, а у самой поляны – сосновому лесу. Мы шли по песчаной дороге, собирали букеты, любовались деревьями, слушали ветер, который наклонял верхушки высоких берёз и шелестел листьями. На Заячьей поляне у нас было свое брёвнышко, рядом с которым бабушка расстилала полотенце и раскладывала провизию. Она прошла всю Отечественную войну военврачом-эпидемиологом, и в её речи часто проскакивали военные словечки. Мы приступали к трапезе, голодные после долгого пути съедали всё, что она прихватила с собой, оставляли белочкам кусочки сыра, а птичкам – хлебные крошки.

Баба Гуля готовила меня в первый класс: с боем заставляла читать книжки вслух ровно полчаса. Это для меня было самым страшным наказанием. Но потом я не раз благодарила её, когда запоем читала романы Жюля Верна, «Три мушкетера» Дюма, и всё больше и больше, в основном американской литературы, – книги, которые мне на стол подкладывал папа. А начиналось всё на даче с чтения по слогам с бабой Гулей.

Дедушка называл её Грушенькой или Гурочкой, а полное её имя было – Августа Михайловна. Её красота и очарование заключались в честной и светлой душе и в чудных больших карих глазах. Волосы она строго зачесывала назад и собирала в пучок – с такой прической она ходила всю жизнь. В семье есть портрет бабушки 1932 года, нарисованный дедушкой, когда они только поженились, – в молодости она была красоткой. На даче дедушка спал в маленькой комнате и, когда просыпался, сразу звал бабушку, чтобы поцеловать. Потом дедушка надевал свою знаменитую полосатую (зелёную с чёрным) выходную пижаму и шёл открывать дверь на веранду и на открытую веранду. На открытой веранде по всему периметру в деревянных ящичках росла и цвела настурция с круглыми ладошками-листьями и огненными цветами. Мне всегда казалось, что это кольцо из огненных цветов охраняет наш дом. Дедушка на даче любил рисовать букеты на открытой веранде. Но прежде долго гулял в одиночестве по полю и на опушке леса – собирал цветы. На открытой веранде начиналось таинство составления букета. Там стоял железный столик, очень подходящий для его постановки. Выбирал вазу или кувшин и ставил цветок к цветку, веточку к веточке – приглашал бабушку на совет и, как ни странно, иногда нас с Анютой.

Я часто стояла у него за спиной и смотрела, как он работает прозрачной акварелью. Один раз я вдруг почувствовала, что очередной букет, который он рисовал, будет принадлежать когда-нибудь мне.