Университетские давились от смеха и вслушивались в шорох фольги, в которую оборачивали варёных кур, а сейчас разворачивали, чтобы оторвать лапку или крылышко для студенческого пропитания. В общем, принёс он много. Егор тоже премировал его половиной бутылки пиваса, Саня даже слегка окосел.

– Журналисты, они такие, – сообщила Мюллер, споро очищая пару яиц, сваренных вкрутую, – себе и Егору. – Олухи сплошь. Язык без костей. Выпить и закусить не дураки. А Санька далеко пойдёт. У него отец в «Советской Белоруссии» редактором. Сначала, конечно, отработает по распределению в районке, какая-нибудь «Солигорская Заря». Потом папаша перетянет его в Минск. Если не к себе, то в «Звязду», «Вечерний Минск» или в «Минскую Правду». Через какое-то время – собкор «Правды» или «Известий» в БССР. Не пропадёт! Зря ему Варька глазки строит, подкалывает шуточками.

Марьсергевна куснула яйцо и хлебнула пива. Егор ел и слушал. Для приличия вставил:

– Почему – зря?

– На потрахушки его даже я разведу. Хоть мне тридцать скоро. А Варьке замуж надо. Но кто же позволит? Редакция «Советской Беларуси» в номенклатуре горкома партии. Главный редактор – это вообще персона ЦК КПБ. Каста, знаешь ли. Там играют свадьбы среди своих. Если какой-то недоросль приведёт в дом невесту из Хойников или Шклова, шансов, что её примут, мало. Скорее всего, погонят обоих. А сын вернётся один. Есть, правда, способ. Забеременеть. Начальственному папашке крутиться приходится, чтоб избежать скандала. Иначе вызов в горком на ковёр, почему завалил морально-воспитательную работу среди единственного сына и так далее.

Ей тридцати нет?! Он дал бы ей 35–40. Быстро же старели бабы в СССР!

– А вы сами?

– Думаешь, после литра пива разоткровенничаюсь? Фиг тебе!

Через пять секунд, наклонившись и шёпотом:

– Ну и что тут скрывать! Потому и засиделась в комитете комсомола. Мужичка присматриваю. А то поехала бы после своего истфака обратно в Могилёвскую область, колхоз имени пятидесятилетия без урожая – учительницей средней школы, там одни только пьющие комбайнёры. Нет уж. Да и доценты иногда становятся вдовыми, – она глотнула остатки из бутылки и затянула, не попадая в мотив:

Не расстанусь с комсомолом,
буду вечно молодой…

Её перекричало вагонное радио, жизнерадостно сообщившее:

И вновь продолжается бой!
И сердцу тревожно в груди,
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди![1]

Варя выкрутила регулятор громкости на ноль, то же самое сделали в соседних отсеках, заставив Кобзона умолкнуть.

Егор знал, в каком году тот умолкнет насовсем. Кому продать эту информацию? Никому, даже самому певцу, потому что нет никаких доказательств. Только если потом, в 2018 году, прилюдно заявить: я же предупреждал! Короче – чушь.

Вскоре приглушили свет. Марьсергевна заботливо набросила на Егора одеяло.

А жизнь-то налаживается, подумал он. Не будь вокруг кучи народу, ехали бы с ней в купе вдвоём, тёплым прижатием попы не ограничилось бы. Вон как о «потрахушках» свободно рассуждала.

Пусть не самая мисс Москва, но он непривередлив.

Почему-то возникла ни на чём не основанная уверенность, что здесь обживется. Без всякой логики, чисто по наитию решил.

А как приспособится, начнёт выбирать «великую» цель. Сверхзадачу, ради которой судьба забросила его в прошлое. Дома, безбедно проживая на папины трикотажные денежки, он мог существовать как растение. Рос и рос себе, нежась на солнце. Но такой поворот, обмен с тёзкой-однофамильцем из прошлого… Как говорил Винни-Пух, «это жу – неспроста».

Вдруг ему предстоит предотвратить распад СССР? Или хотя бы войну на Кавказе?