И машина быстренько-быстренько, где можно виляя и объезжая препятствия, покатилась-полетела. В темпе prestissimo, как у музыкантов говорят, в предельно быстром, значит. И это правильно. А по другому сейчас и нельзя, опаздывают люди, торопятся, и темп этому необходим соответствующий. Потому и престиссимо.

И вскоре… Минут, наверное, через пятьдесят – шестьдесят… Даже чуть…

Уже в другом конце города – чёрте где! – точнее и не скажешь – за бетонным забором, с рельефным российским гербом на каждой половине трёхцветных железных ворот – что для непосвящённого означает безусловное наличие войсковой части – на сером армейском плацу, в окружении радушных зелёных деревьев, лишних целых три минуты – три минуты!! – стоит полк в ожидании оркестра. Парится.

Не командира полка ждут, даже не командира роты или командира дивизии, на худой случай, а свой оркестр ждут, музыкантов. Неслыханное в армейской жизни явление. Такое возможно только в фантастических снах или в строго теоретических предположениях, с вероятностью один раз на сто тысяч лет… может и двести. И то это уже ЧП! Большое и огромное. Неизгладимое пятно на мундире всего полка, а в частности, конечно же, оркестра. И дело-то всего ничего, – «развод караула» отыграть, а невозможно. Музыканты не все собрались. Одной трети нету. Трети… Кошмар! Все собрались, а этих – разгильдяев! – нету! Ах, ты ж, ё-пэ-ре-сэ-тэ!.. Ну пусть одного нет, даже двоих, – куда ни шло, такое бывало, – оркестр не опозорится, запросто отыграет. А тут сразу пятерых нет! И каких!.. Подполковник Запорожец, дирижёр, аж с ума сходит… Ему кажется – он держится. А со стороны видно – сейчас лопнет. Вот-вот его прорвёт… Собравшиеся музыканты его сторонятся, как раскалённой печки или оголённых электрических проводов… Очень опасно потому что. Никому не хочется быть громоотводом. Спасибо, дураков нет… Вернее они есть, только сейчас где-то задерживаются, вот-вот будут. И дирижёр тоже хорош – отчебучил: принял неслыханное решение – не вывел оркестр на развод. Второй кошмар! Ещё одно нарушение Устава.

«А с кем выходить?» – в жуткой панике пробегающей от лица к сердцу, потом в пятки, снова к сердцу, выше и обратно по кругу, застревая то в пальцах рук, то в негнущихся ногах, высвечиваясь в глазах, раздумывал подполковник Запорожец, резко скрипя хромовыми сапогами, нервно расхаживая по оркестровому классу. Если и расставишь собравшихся музыкантов по своим местам на плацу, – размышлял он, – там же такие прорехи в «коробке» получатся, засмеют!.. До пенсии не отмоешься. По этому и принял решения ждать в оркестровке, пока все не соберутся… Вот тогда и… Семь бед – один ответ.

Остальные музыканты, сжавшись, кажется, до размеров сумки противогаза или пачки сигарет, кто – где сидят, молча. Как на иголках. На лицах сильный укор и скорбь по своим опоздавшим товарищам! С инструментами в руках, и в портупеях… Как дураки… И ни гу-гу! Все очень хорошо представляют, что сейчас будет!.. когда – эти прибегут… Не позавидуешь. Жалеют уже заранее… А в глазах нет-нет да и мелькнёт искра затаённого восторга, маленькой такой подлянки – ну, хохма же, чуваки, хохма! Приключение!

Дверь с петель не слетела потому, что учёная уже была. Тоже с тоской ждала. Вовремя успела подсуетиться… подвисла на шарнирах. Бабах! Четверо влетели боулинговым шаром!

– Товар…

– Мол-лчать! – опорожняясь, наконец, взорвался подполковник. Словно тебе баллон с пропаном в комнате бахнул. – Ит-ти вашу мать!!

Четвёрка опоздавших, наткнувшись на вопль «молчать», как грудью об шлагбаум, едва не рванула за дверь, обратно.