Электрокамин с декоративными углями честно пытается согреть комнату, но жирный котяра, голубой перс, развалился перед решеткой на коврике и поглощает все тепло, эгоист хренов. Этот камин, облицованный в стиле ар-деко, задуман как центр интерьера. Правда, сейчас его отодвинула на второй план огромная рождественская елка. На стене над камином висит в рамочке обложка альбома Clash «London Calling»[8], на которой фломастером написано:

Беверли, королеве эдинбургских панков,

Любовь и чмоки.

Джо Эс, 20/01/80.

Старушка мнит себя великим знатоком человеческой природы. Думает, что работа научила ее читать людские души, как объявления в журнале «Хелло!». Когда клиент садится в кресло и объясняет, что́ хотел бы сделать со своими патлами – сухими, жирными, редкими или густыми, – она смотрит ему в глаза и спрашивает: «Уверены?» Клиент начинает нервно ерзать и предлагать другие варианты, а она слушает, щурится – и наконец кивает: «Да, лучше так». И быстренько исполняет задумку, приговаривая: «Вот смотрите, как хорошо! Очень вам идет». Все неизменно довольны. И клиент становится постоянным. А старушка хвалится: «Я этих зайцев знаю как облупленных! Они сами себя так не знают».

Ее единственному сынку-безотцовщине, однако, такой подход не по вкусу. Вот он я, полюбуйтесь, – развалился на кушетке с пультом в руке. Переключаю телевизор на программу «Шотландия сегодня». Мать сидит напротив в кресле и заводит свою шарманку.

– Ну что, – говорит она, сузив глаза за огромными очками, – страховку-то всю пропил?

Старушка продолжает набирать килограммы. Она и так коротышка, а тут еще лицо расплылось. И вдобавок – любовь к черному цвету. Никаких визуальных препятствий на пути возрастного ожирения.

– Нечестно, ага, – отвечаю я рассеянно.

В программу вклинивается спортивная хроника, Дерек Риордан заколачивает мяч в сетку.

– Ну и букмекеры внакладе не остались, – добавляю я.

Старушка, верно, шутит! Она не может не знать, во сколько влетел начальный взнос за квартиру. Может, напомнить ей, что за аварию я получил пятнадцать, а не сто пятьдесят?

– Значит, просадил свои денежки? – Она ерошит малиновую шевелюру.

Я не собираюсь с ней дискутировать.

– Как там говорил великий футболист? «Половину потратил на ипподром, женщин и выпивку. Остальное просадил».

– Ну что ж… – Старушка фыркает, встает и подбоченивается, невольно подражая басисту Жан-Жаку Бернелу с плаката Stranglers у нее за спиной. – Надеюсь, чаю со мной выпьешь?

Не такой уж это гастрономический подарок, как она воображает.

– А из еды?

– Колбаски.

Ах, держите меня пятеро!

– Свиные или говяжьи?

Старушка смахивает с лица очки – на переносице остаются углубления винного цвета – и пытается сфокусировать взгляд, как будто спросонья.

– Ты остаешься на чай или нет? – Она возит очками по блузке, протирая стекла.

– Н-ну… Остаюсь.

– Только не делай мне одолжений, Дэнни!

Она дышит на очки, снова протирает. Водружает на нос. Разворачивается, уходит на кухню, начинает возиться в холодильнике.

Я тоже встаю, перемещаюсь на кухню, облокачиваюсь на разделочную стойку.

– Может, мне отнести деньги на товарную биржу? Вложиться во что-нибудь долговечное. – Я дотрагиваюсь до ее татуировки. – Например, в индийскую тушь.

Она отдергивает руку, сверкает глазами сквозь очки:

– Нечего шутить! И нечего думать, что будешь всю жизнь из меня соки тянуть. У тебя хорошая работа, вполне можешь расплатиться с долгами.

Ну вот, каждый раз она сует мне в лицо гребаные долги! Старушка до сих пор считает себя королевой панков, а сама, по сути, бизнесвумен до мозга костей.