Через три часа кончилась смена, и сестра Герхад вышла из больничных дверей в тот самый миг, когда ошалевший гирогрузовик пропахал фасад больницы, вышиб все окна, вырвал полдюжины только что высаженных растений, пару знаков «Стоянка запрещена», а заодно и левую руку сестры Герхад.

Она почему-то осталась в сознании, но в памяти случились диковинные нестыковки. Вот сестра ступает на тротуар, за спиной закрывается дверь – а вот она лежит на тротуаре среди осколков стекла, обломков цемента, комьев влажной темной земли и выдранных цветов. Герхад помнила, что ее рука вдруг пропала, а с ней и карьера, сколь бы скромной она ни казалась.

Конечно, работа сестры – не совсем то, на что она когда-то надеялась. Приходилось жуткое число раз латать одних и тех же людей, повторяющих одни и те же ошибки. Болели ноги, да так, что от пяток до бедер казались сплошным синяком. А сколько она навидалась блевотины…

Но бывали и хорошие дни, когда сестра встречала людей, отказавшихся поддаваться обстоятельствам или, по крайней мере, не бывших злейшими врагами самим себе. А еще были дети, особенно те, кто еще не начал быстро взрослеть.

Платили скверно, а временами совсем никак. Уволить не могли никого – катастрофически не хватало рабочих рук, поэтому просто урезали зарплату. Притом Завод всегда выражал искреннее сожаление под звуки очередной партии товара, несущейся по трубе прямо над больницей в ближайший распределительный центр. Чтобы свести концы с концами, приходилось работать сверхурочно, и не по тарифу сверхурочных, а за обычную плату. Порой и того меньше.

Но быть сестрой – не просто работа ради пропитания, не временное пристанище на пути к лучшему, но призвание. Медсестры хотели быть медсестрами. Герхад хотела быть медсестрой, и никем иным. Работа придавала ее жизни смысл, дисциплинировала. А это крайне важно в мире, в лучшем случае полном упадка и отчаяния, в худшем – безжалостном и подлом.

И вот из-за водителя, не имевшего права водить ничего коммерческого тяжелее полутонны, смысл исчез. Компенсация? С кого ее требовать? Грузовик принадлежал Заводу, а за рулем сидел, конечно, не босс вроде Вектора, а жалкий неудачник, мгновенно исчезнувший без следа. Так здесь делалось буквально все: здравствуйте и до свидания.

Когда Герхад очнулась в следующий раз, верхняя часть ее тела была зажата в стереотаксической раме. Идо усадил сестру так, чтобы нервы в плече как можно легче контактировали с каналами в киберруке. Доктор стоял над операционными манипуляторами, сосредоточенный и до крайности серьезный, будто Герхад была самой важной персоной в мире, а он проводил микрооперацию собственными руками.

Сестра теряла сознание, возвращалась в явь, но не чувствовала боли и не видела ничего психоделического. Позднее она узнала, что доктор сам изготавливает лекарства. Наконец Герхад очнулась полностью и впервые хорошенько рассмотрела новую часть тела.

– Не знаю, в безопасности ли я с такой рукой, – восхищенно глядя на конечность, пожаловалась сестра доктору. – Меня разберут в ту же минуту, как я выйду наружу.

Узорной отделкой рука напоминала древний серебряный чайный сервиз. Доктор понимающе и хитро улыбнулся.

– Не то чтобы в этом городе жили гении, – сказал Идо, – но почти всем известно, что лучше не портить мою работу.

По-прежнему восхищенно глядя на свою новую руку, Герхад кивнула.

– Я не раз и не два лечила пациентов с киберчастями, слишком дорогими для этих людей. И теперь я – одна из них.

– О, я не возьму с вас платы, – сообщил доктор.