3 [февраля 1907 г.]. Суббота
Опять страшная тяжесть на душе.
Плохо играли сегодня в «Драме жизни», Василий Иванович был совсем равнодушный. В театре всё кругом – мрачно, невесело. На душе – мучительно тоскливо. Весь вечер почти проревела…
Боже мой, Боже мой, ведь бывают же такие незадачные люди, именно вот – незадачные.
Ведь вот, с внешней стороны все как будто хорошо – меня считают исключительно талантливой, любят, хорошо относятся, дома – ради меня, моих удобств терпят всякие неприятности, нескладицу, все заботы только и направлены к тому, чтобы мне было хорошо и уютно, дальше – Василий Иванович относится ко мне исключительно, сам Владимир Иванович [Немирович-Данченко] обратил на меня свое внимание, так хорошо относятся все окружающие, так тепло должно было бы быть все вокруг меня, а в моей душе – мрак, тяжелый, беспросветный.
Вася, Вася!
4 [февраля 1907 г.]
Нехорошо… нехорошо…
5 [февраля 1907 г.]
Сегодня утром видала Василия Ивановича мельком издали. На «Бранде» он был такой равнодушный, что опять заныла душа и опять представилась невозможность его любви.
Слипаются глаза. Не могу.
6 [февраля 1907 г.]. Вторник
Сегодня была генеральная «Драмы жизни». Сошла сравнительно хорошо, я ожидала гораздо хуже253, на свежих людей – не театральных – произвела сильное впечатление, так что можно надеяться на благополучный исход. Очень рада, что больше не будет этих томительных репетиций, прямо как гора с плеч свалилась. Наш выход – многие очень хвалят254, между прочим, Василий Васильевич [Лужский].
С Василием Ивановичем говорить почти не пришлось, так только мельком…
Завтра, вероятно, увидимся… Как я тоскую по нему… Боже мой, Боже мой!!
7 [февраля 1907 г.]
Ужасный день сегодня! С 1 часу до 6 ½ были «замечанья». Василия Ивановича не было, скучно было невыносимо. Едва успела забежать домой – пообедать – опять в театр. Усталая шла ужасно. После «фьорда», только начала раздеваться, приходит Василий Васильевич [Лужский]. «Алиса Георгиевна!» Выхожу. «Что, Василий Васильевич?» – «У вас что, с горлом что-нибудь?» – тон злой и раздраженный… – «Нет, Василий Васильевич…» – «Я ни одной реплики вашей не слышал. Конечно, вы бережете горло, завтра первый спектакль…»255
«Бог с Вами, Василий Васильевич, ни разу не поберегла своего голоса…»
«Да, вот там, где из вас все жилы вытягивают, там вы рады стараться, а тут…» И ушел…
Сердце вдруг сжалось больно-больно… Что-то подкатило к горлу; сначала только слезы потекли, а потом вдруг, точно электрический ток прошел по всему телу, затрепетал каждый отдельный нервик, все существо как-то разом содрогнулось и задрожало. Около часу я билась и кричала, кричала до сипоты.
Перед 7‐й картиной Василий Васильевич все [шутил. – зачеркнуто], дурачился, все старался обратить в шутку, но я отвертывалась и, кажется, ясно дала ему понять, что надо смотреть на это серьезно.
Василия Ивановича видала мельком, он опять был холодный, равнодушный… Сейчас вот по дороге шла и думала – «Нет, он не любит меня и никогда не может полюбить…»
Никогда!
Ну что же… Эх… все равно…
Надо жить!
8 [февраля 1907 г.]
Утро…
Разве уж так необходимо жить?
Зачем?
Впрочем, все равно…
Уехать очень хочется…
В монастырь.
Боже мой, как душа истомилась…
Сил нет, сил нет…
Сегодня у меня такой ужасный вид, что не хочется идти в театр. Глаза красные, лицо помятое…
Да, значит, с любовью надо порешить… Бросить все….
Я не могу разлюбить его, не могу, не могу!
Вчера купила очень хорошую его карточку. Она стоит на столе. Глаза смотрят на меня так пытливо…