Кшесинская сделала пару замысловатых пируэтов на сцене, лихо крутанувшись в воздухе: каблук туфли едва не задел микрофон. Послышались восхищенные вздохи мужчин, завистливое сопение женщин и звон хрустальных бокалов с шампанским. Черная маска, не сдержавшись, нарочито фыркнула еще раз, поддев на вилку ломтик сочного ананаса.

– Вы думаете, эти господа пришли приобщиться к высокому искусству? – показала она вилкой на жандармского полковника, с удовольствием рассматривающего сцену в артиллерийский бинокль. – Да ничего подобного. Они явились глянуть на полуголую брюнетку с классными сиськами, которая высоко прыгает, позволяя рассмотреть снизу свои прозрачные панталоны.

– Вот блядь, – расстроилась красная маска, залпом выпивая бокал. – Последнее настроение вы мне угробили, сударыня. Вечно вам обосрать все надо. Дайте Кшесинскую досмотреть, а? Трахается она с кем-то, не трахается – какая разница. Хоть с Абрамовичем – мне это по барабану, ваше сиятельство.

– С Абрамовичем я бы и сама трахнулась, – мечтательно сообщила черная маска. – Говорят, он потом дарит любовнице яхту или подводную лодку. Подводная лодка мне б точно сгодилась: выкрасила бы ее в желтый цвет и сдавала на выходные фанатам «битлов». Вы ж знаете моего мужа – заядлый игрок-с, никаких денег не хватает. Начинал с баккара, а теперь вкупе с камер-юнкером Месхиевым трется у игровых автоматов в метро, у прохожих гроши клянчит. Куда только государь смотрит, хочу я спросить?

Отставив бокал, красная маска вновь поднесла к глазам черепаховый лорнет, делая вид, что не слышала последних слов надоевшей собеседницы. Официанты (также в масках) скользили между столами, подливая крымское шампанское, включенное в цену билета. Чувствовалось – вечер в разгаре.

– И вообще, – заметила красная маска, глядя через хрусталь на прыжки Кшесинской. – Я лично, сударыня, против сисек ничего не имею. Нашей империи уже давно нужна революция, но не политическая, а сексуальная!

Она икнула, вновь залпом выпив шампанское. Ее щеки раскраснелись.

– Мне кажется, милочка, – сказала красная маска нараспев, – что и бунт в семнадцатом году произошел из-за нашего блядского ханжества. Почитайте тогдашних поэтов типа Северянина: в каждой строчке у них «глаза» да «глаза». Словно, кроме этого, сексуальной женщине и показать больше нечего! Проще надо быть, двадцать первый век на дворе, а мы все жеманимся, считаем, что стринги дворянкам носить неприлично. Вон у нас на корпоративе в офисе княгиня Белосельская перебрала ликера и плясала в одних трусах на столе под Тимотэ. Только раздевшись догола, женщина может стать самой собой.

Черная маска в ужасе захлебнулась шампанским – на этот раз заглохла уже она. Номер Кшесинской между тем закончился – спев что-то попсово-веселенькое, она собрала внушительный урожай букетов от мужской части посетителей и такое же количество злобных взглядов от женской. Послав и тем и другим воздушный поцелуй, артистка с обворожительной улыбкой удалилась за кулисы, а на эстраду бегом поднялся конферансье.

В гримерке балерина первым делом сбросила надоевшие туфли, с облегчением швырнув их в угол, – честное слово, это не обувь, а пыточное приспособление, испанский сапог. На черта она вообще этим занимается? Проще будет завести богатого любовника из купцов: спать с Кшесинской уже сто лет считается высшим шиком, этим способом еще мудрая бабуля пользовалась. Но хочется видеть свои фотки в глянцевых журналах, а балерины в чистом виде никому не интересны. Желаешь «отпечататься» на обложке таблоида – изволь постоянно удивлять публику своим эпатажем. Пока что результат превосходит ожидания: куча граждан империи на улице просит у нее автограф, толком не зная, кто она такая. Это и есть популярность, на ней люди годами живут. Как сдувшийся остзейский барон Крис фон Кельми – певец, который уже двадцать лет не был в хит-парадах, но зато любая газета охотно напишет, сколько тот съел и выпил на тусовке… Чудовищно хочется курить. Заветный конверт с баблом приносят примерно через двадцать минут после выступления, у нее есть чуток времени. В помещении клуба официально запрещено курить, здоровый образ жизни пропагандирует лично император. Но на то и законы, чтоб их обходить – она